Проклятый род. Часть 2. За веру и отечество - Виталий Шипаков Страница 36

1

За спиной у князя скрипнула дверь. Новосильцев выронил перо и порывисто обернулся. Грудь его наполнили боль с тоскливым разочарованием. Боль – от так и не зажившей раны, разочарование – от того, что в келью вошла не долгожданная Елена прекрасная, а игуменья.

– Все пишешь, Дмитрий Михайлович? – участливо спросила божья дочь.

– Пишу, Мария Федоровна, пишу, челобитную государю сочиняю.

– Зря стараешься, глаза бы поберег. Все одно, послание твое царь читать не станет, не до того ему сейчас, – сказала игуменья, ставя перед князем кувшин с квасом и блюдо с закусками. – Поешь-ка лучше.

В ответ на вопрошающий взгляд собеседника она охотно пояснила:

– Торговец здешний из Москвы вернулся, сказывал, что государь сынка своего любимого, Ивана, прибил. Совсем, видать, обезумел.

– Как прибил?

– Насмерть, вестимо, он иначе не умеет. В чем-в чем, а в душегубстве Ивану Васильевичу равных нет, и вряд ли будут. Хотя, как знать, это доброте есть мера, а злодейство, оно безмерно.

Худая весть изрядно озадачила князя Дмитрия, он назавтра собирался ехать в Москву. Все сроки вышли, Княжич так и не явился, ожидать его далее теряло всякий смысл.

Виновато потупив взор, Новосильцев вопросил:

– Что с княгиней?

Прошло уже два месяца с тех пор, как они с Еленой и сопровождавшим их стрелецко-казачьим отрядом прибыли в Дмитров – небольшой подмосковный городок. Казачки расположились на постоялом дворе и, лишенные догляда старшин, Игнат не в счет, лихо пропивали заслуженную на войне награду. Стрельцы влились в городскую стражу, а князь с княгиней нашли пристанище в монастыре, настоятельницей которого была дальняя родственница Новосильцева Мария Федоровна Лыкова, в монашестве игуменья Агриппина.

С Машей, как он звал ее по молодости, у князя была давняя дружба, а когда-то даже и любовь. До венчания, правда, дело не дошло. Княжне Лыковой дорожку перешла красавица Юлия из рода Трубецких. Пятнадцать лет назад, отправляясь с посольством в Турцию, оставил князь ее, тогда уже обрученную невесту, на попечение брата. Думал вскоре вернуться да свадьбу сыграть, но не вышло. Поначалу, чего греха таить, убоялся гнева государева, который свинцовой тучей навис над родом Новосильцевых, а потом, когда узнал про казнь Романа и пропажу Юлии, решил вовсе не бывать в родных местах, что зря душу бередить, вороном сидеть на пепелище.

Дожидаться – Княжича в Москве Новосильцев тоже не решился – мигом государю донесут и про него, и про красавицу шляхтянку. Тут-то он и вспомнил Машу.

Ходили слухи, что она, уйдя в монахини, стала игуменьей при Дмитровском монастыре, потому он и назначил Ивану встречу в этом захудалом городишке. И теперь, спросивши про Елену, Дмитрий Михайлович невольно устыдился. А не по его ль вине княжна Мария Лыкова покинула мир да стала божьей дщерью?

– Что глаза-то прячешь, старый греховодник? Неча о былом вспоминать. Раньше стыдиться надо было, когда на Юльку Трубецкую променял меня, – усмехнулась игуменья, но тут же сделавшись серьезной, озабоченно добавила: – Неладное с твоей красавицей творится. Который день не ест, не пьет, все в окошко смотрит, словно ждет кого-то. Себя, правда, блюдет, нынче снова в баньку ходила, по воде, говорит, соскучилась в походах ваших. Только я-то вижу, девка не в себе. Каждый день то ли к свадьбе, то ли к смерти готовится. И где ты только такую кралю отыскал? Я уж баба, к тому ж монахиня, а как голой ее в бане увидела, аж сердце зашлось – редкостная красавица.

Немного помолчав, Мария Федоровна ревниво посоветовала:

– Держись от ней подальше. Неземная это красота, такие долго не живут, быстро их господь к себе забирает. Как бы и тебя она с собой не позвала.

– Я б за Еленой, Маша, не то что на небеса, но и в преисподнюю отправился. Только не меня она ждет, о другом душа ее страдает, – тяжело вздохнув, ответил Дмитрий Михайлович.

Игуменья понятливо кивнула, мол, с тобой все ясно, и направилась к двери, но вдруг остановилась. Стараясь не глядеть в глаза князю Дмитрию, она сказала:

– Совсем забыла. Ты ж просил разыскать кого-нибудь, кто видел, как вашу вотчину громили, так я нашла.

– Кто таков?

– Кромешник бывший, теперь монах, совесть, видать, замучила.

– Стало быть, не конченый злодей, коль есть, чему мучиться, – заключил Новосильцев. – Зови его.

– Позвать недолго, только надо ль звать? Или мало тебе нынешних печалей?

– Надо, Маша. Я теперь не тот, что прежде. Я войну прошел, людей убивал, сам не раз в лицо смерти смотрел, – с вызовом промолвил князь.

– Ну, как знаешь, – тихо прошептала мать Агриппина, выходя из кельи.

2

Оставшись в одиночестве, Новосильцев присел на постель. Дмитрию Михайловичу нездоровилось, руки-ноги тряслись, и было не понять – то ль недуг опять напомнил о себе, то ль воспоминания о прошлом, о казненном брате да утерянной невесте повергли его в трепет. Он хотел прилечь, но вдруг, как наяву, вновь услышал голос уже ушедшей Маши.

– Который день не ест, не пьет, все в окошко смотрит. «Юлию не уберег, так хоть эту сбереги. В одиночку она Ванькиной измены не переживет», – подумал князь и, преодолев усилием воли душевный трепет да телесную слабость, направился к Елене. У двери соседней кельи, в которой обрела приют несчастная беглянка, царев посланник остановился. «А как же Княжич, может, с ним беда случилась, – вспомнил он про своего молодого друга, но тут же с горечью решил: – Для Ивана лишь одна неодолимая преграда есть – это смерть, и если он убит, Елене еще хуже. Полюбовника-изменника женщине такого склада другой мужчина может заменить, но погибшего любимого никто и никогда. Все одно, здесь больше делать нечего, завтра же венчаемся и едем в Москву. В конце концов, Княжич сам просил меня на ней жениться».

Первое, что князь увидел, войдя в ярко освещенную свечами да лампадами келью, была струившаяся до полу волнистая река Еленкиных волос.

Темноты, видать, боится. Совсем как малое дитя, догадался Дмитрий Михайлович.