Висельник и Колесница - Константин Жемер Страница 36

2- 4 (14-16) октября 1812 г.

Калужская губерния

В непростом характере Мазурки обнаружились новые причуды. Теперь она явно ощущала себя, ни много ни мало, королевой окружающего мира. Высоко поднятый хвост и презрительно оттопыренная губа уверяли, что лошадка терпит седока исключительно в силу хорошего воспитания, ну, и отчасти, потакая собственному капризу.

Самомнению кобылы способствовали и пылкие взгляды, которые кидал на неё неприметный конь Толстого, доставшийся тому от улан и прозванный попросту Конягой. Со своей стороны Мазурка оставалась безучастной к случайному спутнику, а в случайности такой компании она не сомневалась. Ведь как бы не был глуп ее вновь обретённый хозяин, он же должен понимать, что лошадь поистине королевских кровей не может долго путешествовать рядом с каким-то Конягой. От одной мысли о возможности подобной партии девушке…, то есть кобыле сделалось дурно: она пару раз споткнулась на ровном месте, получила перчаткой по голове и вынужденно распрощалась со вздорными мыслями.

Взамен красавца английских кровей, каковой пошёл в уплату за Мазурку, «добрые цыгане» безвозмездно выдали Ильюшке Курволяйнену замену. Сколько лет прожил на свете тот скакун, наверное, не помнила даже баба Ляля. Животное было худое, облезшее, с бельмами на обоих глазах, да вдобавок страдало от какой-то внутренней болезни, дающей повышенное газообразование. Причина, по которой цыгане держали у себя этакое чудовище, осталась непонятной.

Зато Толстому конь неожиданно понравился. Фёдор нарёк несчастного зверя Пегасом, заявил, что тот вдохновляет его на стихосложение и, как только компания тронулась в обратный путь, принялся беспрерывно портить дорогу дурными стишками, подтверждая истину: какова муза, таковы и вирши.

Графа хватило вёрст на пятнадцать, потом вдохновение кончилось. Пегас протянул дольше, но, подъезжая к Тарутино, всё же не выдержал тягот дальней дороги и околел. Этим сделал Ильюшке немалое одолжение – появись тот в лагере верхом на ужасной скотине, тотчас стал бы посмешищем для всего полка. А так, ничего, возвратились с Коренным на одной лошади, словно рыцари-тамплиеры из крестового похода.

К удовлетворению Крыжановского, его трёхдневная отлучка совершенно не вызвала в лагере интереса. Генерал Бистром вяло поинтересовался, чем обернулось дело чести. Максим ответил неопределённо, на том и покончили. Батальонные начальники нарочно вели себя так, словно полковой командир вообще никуда и не уезжал. Только Жерве старался не попадаться на глаза, а ежели не получалось – краснел как девица. Но что с него возьмёшь?

Для порядку Крыжановский учинил полковой смотр. Солдаты выглядели сытыми и бодрыми, амуницию имели подогнанную, а ружья держали в чистоте.

В общем, всё оказалось столь обыденно, что уже на следующий день дорожные приключения начали представляться далёкими, будто случились с кем-то другим. Только Фёдор Толстой мог засвидетельствовать обратное. Естественно, граф ни в какие партизаны не пошёл, а остался в ополчении и поселился у Максима.

Между компаньонами произошёл разговор, в результате которого получились интересные выводы. Во-первых, посланный Орденом уланский отряд охотился в лесу ни за кем иным как за их новыми знакомцами – цыганами. Во-вторых, цыгане владеют некой, невероятно важной для Ордена, тайной. В-третьих, непонятной оставалась роль в произошедших событиях генерала Понятовского, которого, несмотря на небывалую неуловимость, предстояло искать дальше.

Таинственный клубок договорились распутывать вместе. Ниточка вела в цыганский табор, и друзья-дуэлянты немедленно туда отправились, стоило лишь появиться знакомым кибиткам.

Приход цыган в окрестности военного лагеря вызвал в одуревшем от серых армейских будней офицерском обществе нешуточный интерес. По такому случаю за друзьями-дуэлянтами увязалась большая компания, среди которой особо выделялась примечательная фигура генерала Семёнова.

- Балаган при расположении войск! – довольно ревел генерал. – Господа, вашей затее цены нет. Почему раньше никто не додумался до такого!

- Чует моё сердце – шуму сей гость нынче наделает немало, – тихо сказал Максим Американцу.

- Лех Мруз искал близости с армией? – пожал плечами Фёдор. – Так пускай получает искомое общество! Не каждому табору выпадала подобная честь – принимать у себя генерала. Да ещё человека изысканных манер и блестящего собеседника.

Навстречу гостям гурьбой вывалили обитатели «острова отдохновения», как шутя назвал табор Толстой. Мужчины играли на скрипках, женщины пели и танцевали, создавая экзотическими нарядами красочную круговерть.

Офицеры закричали «виват», и сразу же были уведены цыганками к огромному пёстрому ковру, разостланному на земле посреди табора. Туда же потянулись и денщики, нагруженные корзинами с провизией и вином. Захлопали пробки, возвещая начало веселья.

Максим и Фёдор вертели головами, надеясь увидать внучку знахаря. Но девушка не показывалась.

- Эх! – досадливо вздохнул Толстой и, махнув рукой, переключился на происходящее. Ухватив жареную куриную ногу, он мечтательно заметил:

- Смотрю на этих вольных людей и думаю: каково оно – быть цыганом? Меня ведь ещё с детства причисляли к сему народу. Вначале звали цыганёнком, потом чёртом цыганским. А как оно на самом деле? Представляется, что полная свобода – есть великое счастье. Стало быть, цыгане – самые счастливые люди на свете.

- Что за счастье в кочевой жизни и нецивилизованности? Хотя, пускай сей вопрос рассудит человек бесхитростный. – Максим подозвал денщика и обратился к его угодливо склонённой голове:

- Задачка тебе, Ильюшка. У семьи твоей нет крова. У тебя ремесла нет, и детишкам счету нет. Куда не пристанешь, грозят повесить за конокрадство…

- Бог с вами, вашвысбродь! – воскликнул Илья, с перепугу забыв, что, прервав полковника, можно запросто получить подзатыльник. – Чем провинился?!

- Тише, паря! – успокоил Максим. Его сиятельство предположил, что цыгане – самые счастливые люди на свете. Я и хотел проверить. Ясно?