Тайна двух океанов - Григорий Адамов Страница 36

— Что же теперь делать? Бедный мальчик! — прошептал зоолог, сжимая в кулаке свою бороду. — Бедный мальчик…

— Не может быть, конечно, сомнений: он уже давно погиб, — заметил Горелов. — Что же можно сделать?

Он мерил большими, размашистыми шагами госпитальный отсек в проходе между койками: четыре шага вперед, четыре назад.

Комиссар быстро повернул свою седую голову к Горелову, и на его молодом с живыми глазами лице отразилось искреннее изумление.

Капитан так же удивленно посмотрел на Горелова и обратился к зоологу:

— Лорд, вы уверены, что он не остался на судне или около него?

— Вполне уверен! — ответил зоолог. — Уничтожив большую часть осьминогов и разогнав остальных, я и Скво-решня тщательно осмотрели судно. Мы видели пробоину, которую Павлик нашел, видели растерзанного осьминога невероятных размеров… — И, как будто пораженный неожиданной мыслью, он воскликнул: — Я начинаю понимать! Как я сразу не догадался? Ведь осьминоги и вообще головоногие — это любимая пища кашалотов. И только кашалот в состоянии был изувечить, изуродовать осьминога таких размеров. Все сходится, капитан! Нет сомнения, возле нас по ту сторону судна одновременно с нашей битвой происходила битва кашалота с осьминогом. И наш бедный Павлик каким-то образом ввязался в нее… прервал ее. Ведь кашалот даже не воспользовался своей победой. Он бросил добычу, не полакомившись ею.

— Тогда ясно, что Иван Степанович видел того же кашалота, что и Марат, — задумчиво сказал капитан.

Горелов перестал ходить, и все молча смотрели на капитана, чувствуя, что сейчас решается судьба Павлика.

— Ну, ничего! — сказал наконец, подняв голову, капитан. — Кашалот от нас не уйдет.

Горелов посмотрел на часы — было уже шестнадцать часов с минутами — и торопливо обратился к капитану:

— Простите, Николай Борисович. Я зашел сюда доложить вам, что мне необходимо выйти из подлодки и проверить работу двух левых дюз. Я сегодня осматривал их изнутри и снаружи. Они, кажется, слегка засорились, и возможно, что придется разобрать их и прочистить. Разрешите, я сейчас же займусь этим.

— Две дюзы вышли из строя? — живо повернулся к Горелову капитан. — Когда же это могло случиться? Ведь мы пришли сюда с исправными дюзами.

Горелов замялся. Он тяжело переступил с ноги на ногу и медленно сказал:

— Я и раньше замечал что-то неладное в их работе…

— Товарищ военинженер, — холодно заговорил капитан, — почему вы мне не доложили об этой неисправности раньше? Вы не исполнили самого элементарного требования правил распорядка на военном корабле в боевых условиях. Я вынужден поставить вам это на вид! Товарищ военинженер, эти дюзы совершенно вышли из строя или нет? И если нет, то сколько процентов мощности они потеряли?

Красные пятна покрыли лицо Горелова.

— Дюзы из строя не вышли, товарищ командир, и потеря мощности незначительная — процентов пять — восемь.

— Отлично! — Капитан повернулся к обоим ученым:

— Вы можете на некоторое время оставить без надзора свои аппараты и приборы?

— Можем! — в один голос последовал ответ.

— Подлодка идет в погоню за кашалотом. Приготовьтесь!

— Ура, командир! — вскричал слабым голосом Марат. — Ура, дорогой командир!

Капитан улыбнулся ему и обратился к Горелову.

— Федор Михайлович, — сказал он смягчившимся голосом, — немедленно приведите в готовность двигатели. Потеря даже десяти процентов мощности в данном случае не имеет значения.

Горелов побледнел так, как это бывает иногда с очень смуглыми людьми: его лицо стало серовато-желтого, воскового цвета, но возле скул играли желваки и глаза смотрели твердо и решительно.

— Товарищ командир, — сказал он чуть хриплым от волнения голосом, — в качестве главного механика считаю своей обязанностью доложить вам, что подлодка должна оставаться на месте. Отправляться без прочистки дюз слишком рискованно. В особенности… из-за какого-то мальчишки, который, в сущности, уже давно и наверняка погиб…

Чувство дисциплины, которым так гордятся советские моряки, взяло верх, и после первого невольного движения, похожего на подготовку к прыжку, Марат остался неподвижно лежать на койке с расширившимися глазами, вытянувшись, как тугая струна. Зоолог пробормотал что-то, хотя и невнятное, но определенно яростное. Комиссар молча, но пристально смотрел на Горелова. Шелавин растерянно моргал и переводил близорукие глаза с Горелова на капитана и обратно, потрясенный такой свободой обращения с «подводным богом», каким всегда был в его глазах командир подлодки.

Лицо капитана оставалось холодным, но глаза смотрели твердо, в упор, и, как всегда в таких редких случаях, это производило необычайное впечатление.

— У нас не совещание, на котором можно было бы критиковать мои распоряжения, — не повышая голоса, сказал капитан. — Потрудитесь немедленно выполнить мой приказ. За работу дюз в пределах пониженной на десять процентов мощности вы несете полную ответственность. За недопустимую дискуссию в условиях боевого похода на вас будет наложено дисциплинарное взыскание. Вы можете удалиться к своему посту, товарищ военинженер.

Капитан пристально смотрел в лицо Горелову. После мгновенного, почти неуловимого колебания, Горелов молча поклонился и, опустив голову, шаркая большими ногами, медленно вышел из госпитального отсека.

* * *

Стоя в центральном посту возле вахтенного начальника старшего лейтенанта Богрова, зоолог едва почувствовал толчок от первого взрыва, в кормовой дюзе. Это было в шестнадцать часов пятнадцать минут. «Пионер» чуть вздрогнул и двинулся в путь. Старший лейтенант перевел рычажок на щите управления к следующему делению. Последовали новые взрывы — один за другим, все учащаясь, и зоолог чувствовал уже не отдельные толчки, а мелкую, почти сливающуюся дрожь.

Из соседней радиорубки через открытую дверь послышался голос старшего радиста Плетнева:

— Павлик!.. Павлик!.. Отвечай!.. Говорит «Пионер»… Говорит «Пионер»…

Справа на соседнем небольшом столике курсограф автоматически наносил на свою карту путь, пройденный подлодкой. Такой же курсограф помещался на столе возле щита управления.

У круглого стола в середине поста, над голубой картой рельефа дна Саргассова моря, склонился капитан. Не поднимая головы, он сказал:

— Александр Леонидович! Общее направление — зюйд, курс — зигзагообразный, через каждые пять минут менять с зюйд-веста на зюйд-ост и обратно. Выслать разведчиков обоих бортов на полную дистанцию. Корпус разогреть, идти на пару, глубина — пятьсот метров, скорость — восемь десятых. Надо учесть дюзы…

— Есть, товарищ командир! — ответил старший лейтенант Богров и точно повторил отданные ему распоряжения.