Молитва за отца Прохора - Мича Милованович Страница 35

Я облокотился и посмотрел на спящих. Взглядом окинул четыре ряда трехэтажных нар. Среди других на них лежали крестьяне из Драгачева, оторванные от своих родных и близких, от полей и виноградников.

Я видел перед собой сыновей тех, с кем двадцать лет назад мучился в лагере в Варне, но были и мои ровесники. Далекие призраки грозного прошлого в моем сознании мешались с предчувствиями новых неизмеримых страданий.

В ту первую ночь в бараке баницкого лагеря, уже под утро, чья-то рука легла мне на лоб. Я вздрогнул, не видел, кто ко мне подошел, охранник или эсэсовец.

– Отец Йован, не спишь?

Это был голос Радича Пайовича с верхнего яруса.

– Не сплю, – ответил я.

– Этого нельзя выдержать, мы здесь задохнемся.

– Не задохнемся, Радич, выдержим, нас ждут гораздо худшие испытания.

– Кто там разговаривает?! – заорал надзиратель.

Мы замолчали. Слышалось завывание ветра и топот шагов охранников перед зданием. Они тоже не спят, но они хотя бы сменяются. Сон пришел только перед зарей, но на рассвете меня разбудил звук ключей в дверях. Ключник открывал дверь, гремя железной скобой. За ним ввалились эсэсовцы, вопя во весь голос: «Ауфштен!», подгоняя нас палками и кнутами. Снаружи мы умылись у большого бетонного корыта и отправились на перекличку, на так называемый «апелплац», где я увидел огромное количество заключенных. Перекличка длилась очень долго. Затем мы вернулись в бараки, в каждом из них двое дежурных должны были убираться, выносить параши, оттирать пол, приносить воду. Только около десяти часов нам выдали завтрак, который состоял из кукурузного хлеба из пережженной муки. Несмотря на голод, многие часть еды оставляли на потом, неизвестно, получим ли мы что-то еще в течение дня и когда. Я сел на нары и съел треть куска хлеба, остальное приберег на обед и ужин. Жизнь научила меня рассчитывать на самое плохое.

В первый же день охранник сообщил, что я должен встретиться с Вуйковичем. Я не понимал, для чего он меня вызвал, меня одного. Я не ждал ничего хорошего от этой встречи. В кабинете он был один. Предложил мне сесть и протянул пачку табака, на что я ответил, что не курю. Я добавил, что, насколько я знаю, заключенным запрещено курить.

– Раз я тебе говорю, значит, можешь курить, – сказал он, прожигая меня насквозь взглядом наглым и самоуверенным.

Повисла пауза. Я чувствовал, что ему доставляло удовольствие сверлить меня взглядом, он этим наслаждался. Смотрел и я на него. Он был немного моложе меня, может быть, лет сорока. Так мы смотрели друг на друга: я, бесправный заключенный, и он – тиран, хозяин человеческих судеб, уже пославший на смерть тысячи невинных людей. Его имя стало синонимом зла. Он служил оккупантам, его руки по локоть были в сербской крови.

Вуйкович долго листал какие-то бумаги на столе, что, вероятно, было одним из его способов воздействия на своих жертв. Затем он поднял голову, впился в меня взглядом и спросил:

– Я слышал, вы – священник? – он вдруг перешел на «вы».

– Да, это так.

– Значит, и священники, служители Бога, могут отвернуться от своего народа? – процедил он, не сводя с меня глаз.

– Я не отвернулся от своего народа. Напротив, все, что могу, я делаю для своего народа. Бог этому свидетель.

– Тогда почему вы оказались здесь?

– Болгары меня отправили вместе с большой группой крестьян из Драгачева. Я ни в чем не виноват.

– Ха-ха-ха, – он начал хохотать. – Невиновные сюда не попадают. В эти ворота входят только предатели сербского народа. Мы должны освободить страну от этих выродков, они опасны.

– Вы действительно считаете, что все эти крестьяне, мирные люди, опасны для своей страны?

– Таких, отец, следует особенно бояться. Такие массово уходят в леса и помогают бандитам, – удивительно, что он обратился ко мне «отец».

Я все еще не понимал, для чего он вызвал меня. Неужели только для того, чтобы препираться по вопросу, кто настоящий серб, а кто – предатель?

– Господин Вуйкович, а вы верите в Бога? – решился я его спросить.

– Конечно, верю. Я очень набожный человек. Регулярно хожу в церковь, соблюдаю все обряды. Я настоящий серб и христианин, а эту тяжелую работу выполняю исключительно из христианских и патриотических побуждений.

Слушая его, я вспомнил слова апостола Павла, обращенные к коринфянам: «Все мы предстанем перед судом Господа, и каждому воздастся по деяниям его» (Второе послание, глава 5, стих 10). И я спросил себя, а с чем этот человек предстанет на суд Божий? А он продолжал говорить:

– Днем и ночью я работаю без передышки, силы выдержать дает мне уверенность, что все это я делаю на благо своего народа. Мог бы и я веселиться по трактирам. Но ничего, будет и на это время, когда мы закончим наши великие дела.

– Зачем же, господин Вуйкович, вы проливаете столько сербской крови, если желаете спасения своему народу? – спросил я, чувствуя себя все увереннее.

– Кто проливает сербскую кровь, сукин ты сын! заорал он, вскочил, схватил меня за горло и начал трясти. – Знаешь ли ты, выродок, что твоя судьба в моих руках?

– Моя судьба в руках Божьих, ни в чьих других, отвечал я смиренно.

– Меня сам Бог послал спасти мой народ от мора, который угрожает ему.

Он сел за стол и попытался успокоиться. Трясущимися руками взял сигарету и прикурил. Затем развалился в кресле и уставился в окно. Между нами словно стояла странная стена, через которую мы могли слышать друг друга, но не понимать. Мы принадлежали разным мирам. Наконец он встал, подошел ко мне и сказал:

– Знаете, для чего я вас позвал? – спросил он, снова переходя на «вы».

– Не знаю.

– Поскольку вы священник, я считаю, что вы честный человек и можете быть нам полезны.

– Только что вы сказали, что сюда попадают только выродки сербского народа, а теперь называете меня честным человеком, – собрал я силы для ответа.

– Вы не поняли меня, отец. Речь идет о морали, а не о политической или идеологической принадлежности человека. Вы наверняка среди своих земляков пользуетесь авторитетом и знаете их настроение.

– Не понимаю вас. Понятно, какое настроение может быть у людей, попавших в эти условия.

– Ладно, я не обижусь. Но вот что я хочу вам предложить: думаю, вы могли бы время от времени сообщать нам, если заметите явления в лагере, которые бы могли угрожать нашей безопасности и нашей работе, я имею в виду сотрудников лагеря. Вы меня понимаете?

– Да-да, продолжайте.

– У нас уже есть печальный опыт с подобными явлениями. Два года назад на меня совершено покушение, и только Бог меня спас, все обошлось ранением. А вот мой заместитель Космаяц пострадал гораздо больше, он едва выжил.

– Если я вас правильно понял, вы хотите, чтобы я стал доносчиком.