Война роз. Право крови - Конн Иггульден Страница 35

Королевская Скамья представляла собой простое сиденье из мрамора, стоящее за Высоким Столом, таким широченным, что на нем запросто могли бы улечься двое взрослых мужчин. Сейчас Эдуард стоял за массивной дубовой столешницей, чуть подавшись вперед и уткнув в нее латные рукавицы. Плечи у него были вздыблены, как у готовой прянуть хищной птицы.

Весть разлеталась быстро. Члены Парламента уже заняли свои привычные места вдоль стен, в то время как судьи, шерифы, купечество и прочая почтенная публика, успевшая проснуться в столь ранний час, валом валила в исполинские двери. Было видно, как за их спинами с улицы наседает дрожащая от волнения и холода разношерстная толпа, стремясь попасть на редкостное зрелище. Вестминстер-холл был способен вместить тысячи, и горожане обоих полов скорым шагом входили, выискивая местечко, откуда можно будет укромно все пронаблюдать. Слух прокатился уже по всему Лондону, разносимый бегущими ногами и голосами булочников, истопников, мальчишек на побегушках, монахов и вообще всех, кто в этот час не спит.

Эдуард степенно опустился на скамью, положив перед собой руки на стол. Епископ Джордж Невилл подал ему взятый в Тауэрской сокровищнице золотой скипетр. По морозному воздуху зала пронесся единый огромный вдох. Значит, это не ложь. Дом Йорков и вправду претендует на корону, и все это при живом короле Генрихе.

Было видно, что стол создавался под человека именно таких габаритов, как Эдуард Йоркский. Высоким Столом он пробыл уже сотни лет, по важности уступая лишь Коронационному Креслу в Вестминстерском аббатстве. Но до этого дело еще дойдет. А пока на очереди Вестминстер-холл – дворцовый зал для провозглашений. Улыбка Эдуарда свидетельствовала, что происходящим он вполне доволен. Нельзя было отрицать, что на возвышении он действительно смотрелся выше всех – тяжелым воином силы и вдохновенным воином духа, облитым золотистым сиянием под сводчатой глубиной теряющегося где-то сверху нефа.

Стоящий в полном облачении и с епископским посохом в правой руке, епископ Невилл возложил левую длань Эдуарду на плечо. Посыл был ясен: Церковь будет стоять с Йорком. И когда юный герцог и наследник склонил голову, епископ начал свое благословение, призывая святых направить всех стезею мудрости. Когда его речь закончилась, все присутствующие сотворили крестное знамение и подняли взоры.

Накануне ночью епископ объяснил суть клятвы, которую нужно будет произнести. Эдуарда вся эта церемонность раздражала, но понятно было, что ее не обойти. Он нуждался в людях, которые будут за него сражаться, причем большим числом. Призвать к оружию всю страну по силам лишь королю Англии. Только король может выпотрошить каждую вассальную деревеньку, уведя из нее лучников и вообще всех, кто способен носить оружие.

– Милорды, джентльмены, – начал Эдуард. – Я Эдуард Плантагенет, граф Марчский и герцог Йоркский. Милостью Божией я действительный и правомерный наследник на трон короля Англии, Уэльса, Франции и Ирландии. Об этом своем праве я заявляю перед всеми вами здесь, в этом священном месте, за этим Высоким Столом. Заявляю об этом через кровь отца моего Ричарда, герцога Йоркского, который ведет свой род от короля Эдуарда Первого и через него восходит к Вильгельму Нормандскому, именуемому Завоевателем. Мало чем уступает по своей чистоте и линия матери моей, которая сама ведет род от герцога Кларенского Лайонела, второго сына короля Эдуарда Третьего и отца Джона Гонта. Эти две драгоценные нити я держу в своей руке, и вместе они перевешивают любое другое притязание на этот трон и эти земли. Право на мое наследие Генриха Ланкастера я отрицаю. А следовательно, милостью Божией, беру королевство под руку свою. Настоящим я нарекаюсь королем Эдуардом Четвертым. Нет линии более великой, и я не признаю над собой никакого другого человека!

Он сделал паузу, и Уорик увидел, что по лицу его струится пот. При всех его габаритах и косматой бородище как-то не сразу вспоминалось, что Эдуард каких-то два месяца назад лишился отца, а от роду ему всего восемнадцать лет. Тем не менее голос его звенел силой и уверенностью, на удивление громко в гулком пространстве Вестминстер-холла.

Уорик оглянулся через плечо, чтобы уяснить источник перешептывания и шарканья, которые он игнорировал все то время, что говорил Эдуард. Оглянулся – и застыл при виде моря людских лиц, заполнивших всякую свободную щель пространства, стоящих во всех проходах и стенных нишах, на каждой ступени и выступе. Мужчины и женщины держали у себя над головами детей, чтобы тем было видно, или усаживали своих сонных зевающих отпрысков себе не плечи. В основном эти лица растерянно улыбались, а в глазах у них отражались огоньки свечей. Люд слушал, стараясь не пропустить ни единого слова, ни единого жеста.

Рядом с Уориком стоял Хью Поучер, сухопарый дворецкий Эдуарда. Ричард осклабился при виде его открытого рта и ошеломленного взгляда.

– Я вижу, твой хозяин не поделился с тобой своими задумками? – чуть подавшись к дворецкому, панибратски спросил он.

Поучер, совладав с собой, закрыл рот и медленно повел головой из стороны в сторону. Затем, к удивлению графа, смахнул слезу и шмыгнул носом.

– Нет, – шепнул он. – Но я не подведу его, милорд.

Уорик и сам, можно сказать, только сейчас осознал всю меру своей ответственности и участия в том, чтобы Эдуард оказался возвышен к короне. Безусловно, впереди еще и официальная коронация в Вестминстерском аббатстве – церемония слишком важная, чтобы проводить ее вот так, скомканно и в неурочный зимний час. Когда настанет тот день, жизнь в Лондоне, без сомнения, замрет, а затем за Эдуарда начнут шумно поднимать здравицы в каждом доме, на каждой улице, на палубе каждого плывущего по Темзе корабля с курсом на море. И над всем городом будет расстилаться колокольный медный бархат.

– Я – король Эдуард Плантагенет! – снова услышал Уорик и вскинул глаза во внезапном испуге, что их на первый взгляд стройный план может быть в одночасье порушен этим олухом в силу его несдержанности.

– Вы спросите, как такое может быть – два короля у Англии? – обратился Йорк ко вновь притихшей толпе, завороженно внимающей его словам. – Я отвечу: нет, такого быть не может. Король только один. И, как ваш король, я призываю всех людей чести сорвать знамена узурпатора Ланкастера. Встать рядом со мною в войне против моего врага.

Расширив глаза, Ричард смотрел, как Эдуард встает и откидывает мантию. Он властно простер руку, и кто-то из людей с готовностью протянул ему блеснувший стальной шлем с золотым кружком на лбу. Уорик невольно приподнял руку и застыл: Йорк запросто мог водрузить на себя шлем самолично, и тогда получается, что он как бы сам себя короновал, надсмеявшись над Церковью. Это может привести к тому, что их всех отвергнут и проклянут. Но что бы там ни замысливал Эдуард, епископ Невилл оказался проворней: ловким движением он вынул шлем из рук претендента на престол, и молодой человек не успел и глазом моргнуть, как шлем был водружен ему на голову епископом.

Толпа одобрительно взревела, и граф Уорик вновь повернулся к ней лицом, понимая, что люд наблюдает событие, которое будет помнить всегда. Подобно рождению первенца или дню венчания, оно осиянным златым венцом останется с ними вплоть до того дня, когда их, старых и немощных, поглотит смерть. Для них это особого рода блаженство: видеть помазание короля и начало войны.