Братья - Юрий Градинаров Страница 35

– Еще не остыли, мои красивые, еще не остыли.

Олени шевелили ушами, слушая голос каюра, тянули шеи вперед, двигали ноздрями, чуя пропахшего дымком хозяина. Он поправил упряжь у двух заступивших задних оленей, развернул упряжки в сторону движения. Привычно и легко плюхнулся в нарты, вытянув правую ногу вперед, а левую поставил на полозье, упершись носком в переднее копылье. Взял в правую руку хорей, завел толстым концом под мышку, а тонким коснулся ветвистых рогов передних оленей. Всем у костра казалось, олени ждали этого касания. Они резко рванули с места, словно за ними гналась стая волков. Из-под копыт полетели комья снега, похожие на взлетевшую стаю куропаток. Вскоре удаляющаяся упряжка стала темным пятном и наконец растворилась в ночи.

На следующий день Казанцевский станок гудел от многолюдья. В самом большом лабазе Ивана Перфильевича Казанцева шел торг. Иван Перфильевич лет тридцати пяти от роду, с крепкой шеей, кудрявой головой и густой черной причесанной бородой, прятавшей напрочь в своих дебрях его малозубый рот. Басистый и, чувствуется, строгий.

Взрослые станка с утра на ногах: готовят рухлядь, рыбу для обоза. В лабазе стоит сколоченный из досок стол, где сидит Сидельников с бумагами и сверяет по реестру долги. Константин Афанасьевич Сотников разложил образцы товаров и провизии на порожних бочках для солки рыбы и поставил четыре свечи. Первым, как и заведено, торгует хозяин станка Иван Перфильевич. Хоть Алексей Митрофанович и дотошный приказчик, все же побаивается Казанцева. Силен он не только в выделке шкур. Сам домовитый да и станок держит в чистоте и прилежании. Пять добротных домов срубил с мужиками, три лабаза не хуже, чем у Сотникова. Стадо оленей в тысячу голов пасут юраки. Шесть упряжек собак, по восемь в каждой, держит он на станке. А окромя всего, грамоту знает. В уме считает быстрее, чем Сидельников на счетах.

Иван Перфильевич подошел к Сидельникову:

– Алексей Митрофанович, пойдем в мой шкурный лабаз. Там уже все готово. Считай, сверяй, шкурки щупай и готовь расчет по моему заказу. У меня песец крупный, лисица, три волка и один медведь.

Сидельников осмотрел лежащие друг на дружке шкуры волка, потом медведя.

– Где волка достал?

– Пастухи уложили. Кружили у стада целую неделю. Двух оленей задрали. Один в пасть попал, а этих – из дробовика. Заметил в ней пробоину?

– Заметил. Слава богу, одну Не испортили шкуры.

А песцовые шкурки любит Сидельников руками ощупывать! Мнет каждую, слушает, не скрипит ли? Выделку проверяет! А ворс? И дует на него, и рукой гладит. Видит, что ворс чист, не ломаный. Уложит ладонью – он сам поднимается. Не может прикопаться к хозяину станка! Песцы идут по шестьдесят копеек за шкурку, волки – по четыре пятьдесят, лисицы – по три пятьдесят.

Сидельников отозвал Сотникова в сторонку посоветоваться о ценах.

– Такую пушнину я беру по высшей цене, а на остальных я сбавлю.

– Осторожней! У Дуракова и Лаптукова пушнина не хуже, а у князьца – смотри сам. Но не очень гневи его.

– Понял! Пусть и юраки учатся выделывать шкурки! – ответил приказчик. – А то пришлые охотники превзошли их. А Сынчу накажу на долгах. Надо не чай пить, а песца ловить.

Иван Перфильевич стоял у обоза со своими селянами.

– Сейчас ваши нарты подтянем до лабаза и начнем разгружать. Берем муку, сахар, чай, баранки, свинец, порох, один дробовик. – Он задумался. – А, да! Табак, серянки, сукно, бисер, двести метров сети-пятидесятки и три ведра вина.

Сидельников кивнул Константину Сотникову.

– Константин Афанасьевич, отпусти Казанцеву все, что положено по реестру. Вино я выдам сам.

А наготове уже, приехавшие из своих станков на торг Захар Иванович Дураков и Яков Филимонович Лаптуков. Стоят гордые своим товаром. Каждый привел по четыре тяжеленных нарты и по два иряка с четырьмя батраками-юраками. Они вытряхнули из кулей песцовые шкурки. Лисьи же – по десять штук – в бунт, на полу разложили две волчьи и шесть росомашьих. У Дуракова еще два бивня мамонта весом не менее шести пудов.

Князец Сынчу поставил рядом со станком два чума и ждет очереди. В чумах горят костры, жарят оленину, варят чай и строгают сига, а нарты с пушниной и бивнями – у лабаза. Юраки маленько радуются. Сегодня у них будет мука, чай, сахар, бисер, порох, баранки и немного вина. В чумах будет жарко от выпитого. И забудут они на время о холоде, о покрытых изморозью внутри чумах, о предстоящей дальней дороге, о ледовых майнах в протоках Енисея, о страшных шайтанах и детях, оставшихся в орде.

Подошла очередь и князьца Сынчу. Вышел из чума взопревший от долгого чаепития. С ним пять юраков. Бивни пошли по двенадцать рублей за пуд, песцы по пятьдесят копеек за шкурку, лисицы по три рубля. Константин Сотников прикинул долги прошлого года. Сынчу вспылил, за нож хватается, кричит:

– Почему Сидельников один бивень не взял? Говорит, трещин много. Летом на пароходе за вино отдам. Пристав узнает – гневаться будет, штраф наложит. Опять песцы отдавай. Чай на что менять? Сахар, муку на что менять? Плохой меновой торг. Пойду жаловаться Киприяну Михайловичу.

Юраки обступили Константина Афанасьевича, галдят по-своему, напирают:

– Бери бивень, бери рыбу. Ты же наш низовской староста, ты наш начальник.

Подошел Киприян Михайлович. Вчерашний гордый князец выглядел униженным и беспомощным. Не может он защитить соплеменников. А ему кормить стариков и детей своего рода. Впереди еще ползимы.

– Сколько у тебя долга осталось, Сынчу? – спросил Сотников.

– Долг прошлого года он погасил, а на эту зиму рухляди у него нет! – отвечает за князьца приказчик. – Еще и ножом размахивает. Будто я испугаюсь.

Сынчу виновато смотрел на купца.

– Сынчу, ты глава рода, а ведешь себя, как пьяный юрак. Нож для охоты на зверя нужен, а ты людям грозишь. Ножом лучину строгать нужно, чтоб огнище разжечь, тепло людям дать, а не кровь людскую пускать. Твой род большой, песца в тундре много, рыбы в озерах полно. Пусть все охотятся и рыбачат. В долг не будешь жить. Понял, Сынчу? А вы поняли? – обратился купец к присмиревшим юракам.

– Прости, Киприян Михайлович, это я в запале. Шайтан попутал. Я маленько шкурки в стойбище оставил. В запас. Думал, вдруг следующая охота плохой будет. Песец уйдет за Енисей. Позволишь, я привезу тебе по светлой поре в Дудинское песец и бивни.

– Константин Афанасьевич, запиши: пятого апреля Сынчу сдает Сидельникову песец и бивни. А сейчас отпиши ему в долг все, что он просит.

Князец Сынчу кинулся целовать руки купца. Целовал, окропляя слезами. Сотников, отстранял князьца от себя, но тот впился, как паут в оленя. Наконец он поднял голову, постучал ладонями о полы парки, будто что-то ища, и вытащил нож из ножен.

– Киприян Михайлович, спаситель ты наш! Я знаю, ножи не дарят. Но я даю на память, как бы в обмен на чарку вина.

Сотников и все вокруг засмеялись.