В стране райской птицы. Амок - Янка Мавр Страница 35

— Я сделал все, что мог. Но если вы так решили, я вынужден покориться насилию!

Тем временем сверху отдали приказ:

— Выходить по одному, с поднятыми руками!

Начали выходить — одни с радостью, другие со страхом. Мичман — с красным от позора лицом, но с легким сердцем. Гейс вышел, опустив голову и стараясь не смотреть в глаза Салулу.

Когда вся команда «Саардама» собралась на палубе, к ней обратился Салул:

— Мы высадим вас на Кракатау и оставим питания на три дня. За это время вас, наверное, кто-нибудь заметит и подберет. А теперь, — продолжал Салул по-малайски, — я обращаюсь к вам, братья, к вам, сыновья нашей земли, нашего народа! Вы обмануты, запуганы могуществом белых. Вы верой и правдой служите своим хозяевам, охраняете их и награбленное ими добро, с вашей же помощью держат они в повиновении ваших отцов и сестер. Мы знаем, что вы еще несознательны, но и среди вас есть люди, которые понимают, какое черное дело они делают. Так пусть же те, кто понимает это, идут к нам, чтобы служить своему народу!

Не успел он закончить, как Сагур и с ним еще семь человек выступили вперед и с радостным шумом соединились со своими. Те же, что остались, нерешительно топтались на месте, не зная, как поступить.

Через несколько минут вышли еще пять человек, а еще минуту спустя… Гоно!

— Ты?! — разом воскликнули Сагур, Барас и еще некоторые.

Гоно горделиво выпрямился, стукнул себя кулаком в грудь:

— Да, я! Вас это удивляет? Значит, вы не знаете Гоно! Меня недавно упрекнули, что я чужой, не сын своего народа. Так вот смотрите все: Гоно не такой, как вы о нем думаете!

— Знаешь ли ты, что идешь на смерть? — спросил Салул.

— Знаю! Я рискую не больше вас всех. А терять мне, кроме собачьей жизни, нечего.

Эти взволнованные слова произвели впечатление даже на Сагура.

«Кто знает, — подумал он, — может быть, из него и выйдет хороший товарищ? Бывают такие великие минуты, когда человек становится иным. А сейчас и есть такая минута…»

Теперь с голландцами осталось только девять верных им туземцев. Видно было, что чувствовали они себя не очень хорошо: жались в уголок, виновато прятали глаза.

На корабле готовились к высадке белых. «Саардам» подошел к Кракатау. Начали грузить лодки. Вот уже стали спускать их.

И в этот момент еще один человек обратился к Салулу:

— И я с вами!

Крик удивления с одной стороны и возмущения с другой вырвался одновременно из всех ста двадцати грудей:

— Гейс?! Боже! Какой позор! — зашумели голландцы.

— Белый механик? Не ошибка ли это, не обман ли? — вторили им яванцы.

Салул подошел к голландцу, обнял его, расцеловал и, обращаясь к своим, сказал:

— Товарищи! Я знаю этого человека: хоть он и белый, но наш, а значит, друг всех угнетенных. Мы здесь таких никогда не видели, а в далекой Европе их много. Есть даже могучее государство, где живет много миллионов наших белых братьев.

— Ленин! Совет! Россия! — со всех сторон закричали малайцы.

— Правильно! — засмеялся Салул, а Гейс на ломаном малайском языке добавил:

— Есть и голландцы, много есть!

— Да здравствуют наши друзья! — загремели голоса.

Еще будучи в Голландии, рабочим, Гейс сочувствовал коммунистам. Однако позднее, попав на Яву, он неожиданно для себя сам стал «господином»: ведь среди голландцев на Яве нет ни одного простого человека, все только господа! На каждом шагу Гейс невольно чувствовал превосходство над туземцами и потому постепенно начал успокаиваться, забывать о своих прежних взглядах.

К малайцам он относился хорошо, никого из них никогда не обманывал, и даже старался, чем мог, помогать, а это успокаивало его совесть. Порой ему казалось, что в этой стране, где не нужно ни топлива, ни одежды и где природа столь богата, людям живется лучше, чем рабочим в Голландии. Лишь знакомство с Салулом, с которым он незаметно для себя подружился, открыло Гейсу глаза на настоящее положение угнетенных малайцев и разбудило в нем прежний революционный дух. А неожиданное восстание на «Саардаме» заставило принять окончательное решение.

Сколько радости, гордости и уверенности придало это решение темнокожим повстанцам! Подумать только: голландец, белый, — и перешел на их сторону! Никогда еще не случалось ничего подобного!

Нагруженные людьми и снаряжением, лодки отвалили от борта корабля и направились к Кракатау. С большим трудом удалось найти там более-менее подходящее место для высадки пленных. И белая команда «Саардама» осталась на голой, мертвой скале…

Час спустя над судном поднялся черный дым, надулись паруса, и «Саардам» покинул стоянку.

К восходу солнца он как бы растворился в просторах Индийского океана…

* * *

Несколько дней спустя состоялся тайный суд над командой «Саардама».

Капитан и лейтенант Брэнд были уволены с флота за неспособность и допущенную халатность.

Нижних чинов из голландцев разослали по разным судам на самую тяжелую работу.

Девять туземцев, оставшихся верными белым, расстреляли за измену…

Заодно с ними расстреляли и несколько десятков рыбаков, живших по соседству с тем местом, где был захвачен корабль.

Только мичман ван Хорк, как выдающийся герой, получил повышение по службе…

Чтобы замять это неприятное для голландского правительства событие, в газетах появилось следующее официальное сообщение:

«В ночь на 16 февраля в Зондском проливе налетело на камень военное судно «Саардам», направлявшееся в Батавию. Судно затонуло, большая часть команды спаслась».