Сгоравшие заживо. Хроники дальних бомбардировщиков - Иван Черных Страница 35

Хорошему настроению, правда, способствовали не только перебазирование и теплая погода — южные ветры несли уже оттепель, — но и боевые успехи: полк нанес ряд ударов по Мариупольскому и Харьковскому заводам, где немцы наладили ремонт танков, по Херсонскому и Николаевскому аэродромам, по портам и железнодорожным узлам с вражеской техникой. За боевые достижения Меньшикову и многим его подчиненным присвоили очередные воинские звания, а главное, полк, который был на грани расформирования из-за больших потерь, снова стал расти — прибыло пополнение из училищ, из госпиталей. За две недели вернулись восемь человек — летчики, штурманы, воздушные стрелки и стрелки-радисты, считавшиеся погибшими. А сегодня утром из госпиталя прибыл лейтенант Туманов. Меньшиков так обрадовался, словно дождался родного сына: обнял его и расцеловал. Правда, в санкарте, которую привез с собой лейтенант, было записано, что он нуждается в стационарном лечении, постоянном наблюдении врачей и, разумеется, к летной работе не допускается. Но важно, что он вернулся в полк, к фронтовым товарищам, к самолетам. Рвется в небо, утверждает, что чувствует себя хорошо. И дай-то бог. Для настоящего летчика полеты что воздух — без них он зачахнет. А врачи, они тоже люди и могут ошибаться. Во всяком случае, он, командир полка, сделает все, чтобы вернуть лейтенанта к летной работе. Хорошего помощника Меньшиков обрел и в заместителе по летной подготовке майоре Омельченко, богатырского сложения летчике, бывшем заводском испытателе.

— Туман редеет, товарищ подполковник, — доложил Омельченко. — Через часок можно взлетать.

— Экипаж и самолет готовы?

— Как учили, — ответил Омельченко своей любимой поговоркой. — Ночью на Харьков?

— На Полтаву, — уточнил Меньшиков. — Эскадра «Удет» там обосновалась.

— А как с прибывшими?

— Как и планировали. Вначале я слетаю с ними, дам провозные — и на боевое задание. А вот кого к Туманову в экипаж подберем?

— Так он же не допущен к летной работе! — не понял командира заместитель.

— Кем?

— Врачами, — уточнил Омельченко. — Разве вы не читали его санкарту? Он же в корсете ходит.

— Читал. И про корсет слыхал. Но мы-то с тобой командиры или администраторы бездушные? Туманова надо поддержать верой в его силы, в способности, подбодрить.

— Понял, товарищ подполковник. В таком случае можно Серебряного.

— Можно, — согласился Меньшиков. Но кандидатура пришлась ему не по душе. Серебряный прибыл в полк недавно из другой часта. Судя по летной книжке, налетал более двухсот часов, совершил двенадцать боевых вылетов. А полетел с тем же Омельченко — забыл на боевом курсе включить тумблер электросброса бомб, во втором полете и того хуже: чуть не потерял ориентировку. Нервный, суетливый, вспыльчивый. Любит выпить…

Омельченко, видно, догадался, чем озадачен командир, пояснил свой довод:

— У Туманова отличная выдержка, такт, он сумеет урезонить этого ветрогона.

— Будем надеяться. А радиста и стрелка?

— И радист со стрелком есть — Сурдоленко с Агеевым. Хорошие ребята. У Сурдоленко золотые руки, Агеев на счету имеет двух «мессеров».

Кандидатуру Агеева Меньшиков принял безоговорочно. А вот Сурдоленко… У парня действительно золотые руки, безотказный помощник авиаспециалистов — что ему ни поручи, все сделает. Грамотный, толковый парень, с последнего курса мединститута ушел в авиацию. И он, пожалуй, больше принесет пользы на земле, чем в небе. Но Омельченко и тут имел веский довод:

— Сурдоленко затем и бросил медицину, чтобы летать. Он уже зачеты начальнику связи полка по морзянке сдал. Подрезать ему крылья тоже непедагогично.

— Ну что ж, Сурдоленко так Сурдоленко, — кивнул Меньшиков.