Вельяминовы. Время бури. Книга первая - Нелли Шульман Страница 34

Молодой человек предполагал, что брата в Испанию не пошлют. Для работы такое было неудобно. Они с братом были похожи, как две капли воды, даже почерка у них были одинаковые. В школе брат писал за него контрольные по математике, а молодой человек сдавал за двоих языки.

Пробило одиннадцать, он заказал еще кофе: «Однако немецкий он выучил, и английский тоже. С акцентом, но говорит».

Молодой человек, в добавление к немецкому и английскому, знал еще и французский с испанским языком. Он легко копировал любую манеру речи, любой говор. В Барселоне, он пару дней поработал с каталонскими товарищами. Оказавшись на юге, он понял, что теперь все его принимают за каталонца. Юноша никого не разуверял, хотя его, как и всех советских специалистов, снабдили французскими документами.

Брат не знал, что он в Испании. Никто не знал, кроме Эйтингона и других членов делегации. Брату он сказал, что улетает на Дальний Восток, выполнять правительственное задание.

О документах, в сейфе на Лубянке тоже никто не знал. Эйтингон поручил ему подготовить возвращение в Москву Кукушки. Горской выделили квартиру в Первом Доме Советов на улице Серафимовича, прикрепили к распределителю, выписали эмку. Машины только недавно стали производить на Горьковском автомобильном заводе. Документы Кукушки и Сокола лежали в запечатанном пакете. Молодой человек понял, что к ним двенадцать лет никто не притрагивался. На полки только клали очередные коробочки с орденами.

Получив пакет, разбирая бумаги, он нашел старый, пожелтевший конверт. Молодой человек, разумеется, аккуратно его вскрыл. Партия учила, что у коммунистов не может быть секретов друг от друга. Прочитав документы, юноша долго сидел за столом, вглядываясь в нежное, зеленоватое небо весенней Москвы. Партия велела, в случае сомнения, советоваться со старшими товарищами.

Юноша решил миновать и Эйтингона, и народного комиссара Ягоду. Нарком, впрочем, был обречен. После процесса Зиновьева и Каменева Ягоду снимали с поста. Он пошел к лучшему другу отца. Именно он, в детстве, приезжал к ним с братом, привозя сахар и чай. Он утешал мальчишек, когда с Перекопа пришла весть о гибели Семена Воронова.

Старший товарищ просмотрел документы:

– Хорошо, что ты проявил бдительность. Партия знала об Александре Даниловиче. Он был чистый, честнейший человек…, – Сталин выбил трубку, – он ничего не скрывал от своих товарищей. Скрывать нечего, – Иосиф Виссарионович пожал плечами, – мы интернационалисты, для партии такие вещи неважны.

Заклеил конверт, вернув его к другим документам, юноша больше ни с кем об этом не говорил.

– Сокол нам тоже сахар и чай привозил, – вспомнил молодой человек, – когда его именным оружием наградили. Маузер в сейфе остался, с табличкой, за подписью председателя Реввоенсовета Троцкого, – он потер чисто выбритый, упрямый подбородок: «Посмотрим, как все сложится».

Эйтингон, о дальнейшей судьбе Сокола, пока что, не распространялся.

В любом случае, его жена и дочь оставались в Москве. Юноша был уверен, что Сокол пойдет на многое, чтобы их спасти.

– Он отлично провел операцию «Паутина», – думал юноша, – но, может быть, он все делает по заданию троцкистского подполья. Ему нельзя доверять. Он слишком много времени провел за границей. Или это Кукушка? – услышав, как остановилась машина, он встрепенулся.

Невысокий, легкий юноша, с растрепанными, темными волосами, в круглых очках, захлопнув дверцу, вразвалочку направился к свободному столику. Из кармана пиджака торчал английский путеводитель по Испании. Молодой человек, на плохом испанском языке, обильно жестикулируя, заказал кофе. Он углубился в изучение карты города. На машине висели прокатные номера: «Все равно туристы приезжают, – подумал юноша, – войны не боятся».

С противоположной стороны площади раздался гудок. Расплатившись, молодой человек пошел к потрепанному форду. Эйтингон сидел за рулем, в неизменной, старой кепке. Начальника, черноволосого, кареглазого, все принимали за испанца. На подбородке генерала Котова красовался шрам, наводящий на мысли о ранении, полученном где-нибудь на энсьерро, беге от быков. Эйтингон тоже свободно владел испанским языком.

Он бросил молодому человеку на колени конверт:

– Полюбуйся. Мы его в Мадриде сфотографировали. Кажется, представитель наших берлинских коллег при штабе генерала Франко. Некий Максимилиан фон Рабе. Граф, между прочим, – смешливо добавил Эйтингон, виляя по узким улочкам арабского квартала.

– Тебе с ним предстоит работать. Надо будет попробовать хоть что-то о нем узнать…, – молодой человек рассматривал фото, сделанное в кафе. Немец, судя по всему, был лишь немного его старше, высокий, изящный, светловолосый, в отменно скроенном костюме.

– Истинный ариец, – Эйтингон прикусил зубами папиросу, – отправим радиограмму в Москву. Когда Сокол вернется, посидим, подумаем, как лучше подобраться к господину фон Рабе.

– А где Сокол? – молодой человек перебирал карточки, разглядывая фото безмятежными, синими глазами.

– Сокол встречается с зятем мэра Гранады, – объяснил Эйтингон.

– Человек с левыми симпатиями, кумир Испании. Люди к нему прислушиваются. Он должен выступить в поддержку Народного Фронта, в газетах. Сокол хорошо работает с интеллектуалами, – Эйтингон пощелкал пальцами, – он университет заканчивал, хоть и технический, – он зевнул:

– Шесть часов за рулем. Быстрее бы до квартиры добраться. Зятя зовут Федериго Гарсия Лорка, – Эйтингон сплюнул за окно. Форд остановился у невидного дома. Развернувшись, машина задом въехала в узкий двор: «Поэт. Слышал ты о нем?»

– Очень хороший, – одобрительно сказал Петр Воронов, засовывая в карман пиджака конверт с фотографиями. Закрыв деревянные ворота, юноша добавил, по-русски:

– Пойдемте, Наум Исаакович, я кофе сварю. Колбаса есть, сделаю яичницу.

– Не колбаса, а чоризо, – расхохотался Эйтингон. Они нырнули в прохладу беленого полуподвала.

Мистер Марк Хорвич путешествовал по Испании легально. У него имелась трехмесячная виза, выданная консульством в Лиссабоне, до попытки переворота, и бумага из Университета Саламанки. В справке говорилось, что сеньор Хорвич записан на курсы испанского языка, начинающиеся в сентябре.

Меир иногда, жалел, что не сможет остаться в стране подольше и действительно, выучить испанский. Он быстро схватывал. Меир теперь мог прочесть заголовки газет и объясниться в кафе. Для всех он был американским туристом, вооруженным стопкой путеводителей и неизменным фотоаппаратом Кодака.

В Лиссабоне они с Даллесом расстались. Мистер Аллен полетел в Швейцарию, организовывать, в Берне, базу Секретной Службы в Европе. Меиру велели получить визу, сесть на поезд и добраться до Мадрида. В столице его ждали.

На фотоаппарате красовалась наклейка фирмы Кодак, однако камера была, как усмехнулся Даллес, уникальной.

– Экспериментальный образец, – он подмигнул Меиру, – берегите его, Ягненок.