Последнее сокровище империи - Андрей Кокотюха Страница 34

– Нож был у этого человека, господин старший надзиратель. Как офицер, пусть даже разжалованный, я не мог допустить кровопролития. С чего все началось – не имею понятия. Разбираться вам.

– Валет, значит? – хмыкнув, Суворов жестом велел обыскать уголовника.

Нож нашелся на полу, под нарами. Показав его Берсеневу, старший надзиратель ничего не спросил – просто ожидал ответа.

– Да, это его нож, – подтвердил Алексей. – Если, конечно, никто из них, – он показал в сторону бельмастого и остальных уголовных, – не заявит вам сейчас и здесь, что это мое оружие.

– Спросим, – довольно кивнул Суворов. – Со всех спросим. Ты знаешь порядки, Валет…

Тот смолчал. Не проронил ни слова, пока ему ломали руки и заковывали в железо. И уже когда уводили, резко обернулся, безошибочно нашел Алексея взглядом.

– Слышь, ты, офицер! Ты живешь, пока я в холодной! Понял, сука?

Больше он не сказал ничего. Но даже без того, что старший надзиратель показал на прощание всем свой внушительный кулак, обитатели камеры замолкли, тихо разошлись по своим местам. Сбились в кучу уголовные, очень тихо переговариваясь. Собрался что-то сказать и брюнет, однако вдруг передумал, кивнул только, выражая таким образом благодарность.

До Берсенева вдруг дошло, что случилось: только что вся камера услышала не пустую угрозу.

Это был приговор.

Смертный приговор. Ему, Алексею Берсеневу…

4

Остаток дня прошел тяжело. С ним никто, включая брюнета, так и не попытался заговорить, и самое разумное, что Алексей мог сделать в создавшейся ситуации – вытянуться на нарах лицом верх и попытаться уснуть.

На удивление ему это удалось. Берсенев даже проспал глубоким сном какое-то время, но проснулся, учуяв движение совсем рядом – и тут же чья-то крепкая рука опустилась ему на лицо, зажимая рот. Если сейчас ударят шилом, надо хоть попытаться защитить себя, однако одновременно с этой мыслью Алексей услышал шепот, чужие губы почти касались уха.

– Тихо. Лежите тихо.

Узнав голос брюнета, Берсенев опустил вскинутые было руки. Затем пошарил в темноте, нащупал плечо человека, сидевшего рядом, слегка сжал, давая понять – он готов не шуметь и слушать. Ладонь с лица тут же соскользнула.

– Плохо ваше дело, – так же тихо проговорил брюнет. – Спасибо, конечно. Моя натура дурная. Мог бы покориться, тем более что…

– Что? – одними губами спросил Алексей.

– А, неважно теперь… Со мной бы эти архаровцы по-любому ничего бы не сделали. Не успели бы. Вертухаи вломились, они за мою жизнь деньги получили.

– Деньги? За…

– После об этом. Вы правда офицер?

– Поручик… Хотя если быть точным, бывший поручик.

– Не люблю офицерья, если честно. Но сегодня вы оказали мне услугу, бывший поручик. Вы же не знали ничего.

– Чего я не знал? – Берсенев теперь совсем ничего не понимал.

– Всему свое время, бывший поручик. Звать вас как?

– Алексей… Фамилию назвать?

– К черту фамилию. Ситуация необычная, Алексей. И опять-таки – моя натура. Никто еще никогда не назвал Полетаева неблагодарным. Кстати, будем знакомы. Полетаев.

А вот теперь Алексей точно потерял дар речи.

Выражения его лица Борис Полетаев в темноте не видел. Однако почуял, как внезапно напрягся его неожиданный союзник.

– Что-то не так?

– Вы – тот самый Полетаев? Боевой Отряд или как там… Враг государства?

– Положим, Алексей, вы тоже сейчас государству не друг, а бывший поручик. Не знаю, за что вы здесь. И знать не хочу. Хотя не удивлен, что вы слышали обо мне. Вот только здесь, в этой тюрьме и этой камере, нажили себе смертного врага.

– Этот уголовник? Валет? Он же в карцере…

– По вашему голосу я чувствую: вы, Алексей, пытаетесь себя успокоить. А я знаю эту публику. Валет не из тех, кто прощает. Тем более что разделаться с вами он пообещал при свидетелях. Так что я вам не завидую, бывший поручик. Убьют вас. Не сейчас, так скоро.

– Спасибо на добром слове, – пробормотал Алексей, только чтоб не молчать. – Вас, Полетаев, выходит, он не собирается убивать?

– Меня первого. Если ему повезет. Но дело в том, бывший поручик, что ему не повезет. Он этого не знал, и, самое скверное – вы этого тоже не знали.

– В конце концов – чего я не знал?

– Меня держали в одиночке. Сегодня после обеда привели именно в эту вот общую камеру. Я ждал этого сигнала.

– Сигнала?

– Да, Алексей, – теперь Полетаев говорил четко и отрывисто. – Кое-кому заплачены немалые деньги, чтобы я получил возможность бежать отсюда. Перевод из одиночки означал только одно: все готово, побег сегодня ночью. Прямо сейчас. Потому-то я мог и не заводиться со здешним уголовным отребьем. Но, говорю же, натура, общая брезгливость… И потом, напоминаю – мне ничего не грозило. За мою жизнь отвечает лично наш главный цербер, господин Суворов. Кто все организовал – не ваша печаль. И не вмешайся вы, все обошлось бы. Для вас, во всяком случае. Теперь я спокойно сбегу. А вас убьют. Не тут, так позже, на этапе…

Алексей молчал. Слово просто не находилось. Слишком быстро все происходило.

– Я не умею делать добрые дела, – продолжал Полетаев, сглотнув слюну. – Но все-таки, бывший поручик, вы помогли мне сегодня. Мы сражались спина к спине. И я такие жесты очень ценю. Потому слушайте: часть пола пересылки сделана из дерева. В дальнем углу, за печкой, подпилены доски. Под стеной – подкоп. Предлагаю бежать со мной. Решайте, у вас мало времени. И, кажется, нет выбора.

– Что потом? – машинально спросил Берсенев.

– Простите, но ваше будущее за этими стенами меня уже не заботит. Я спасаю вашу жизнь в благодарность за попытку спасти мою. Если бы тот мерзавец подрезал меня своим шилом, никой Суворов не помог бежать именно сегодня. Итак, у вас будут жизнь и свобода. Наши дороги разойдутся, в моих дальнейших планах вас, Алексей, нет.

…Уже через полчаса Берсенев пробирался за Полетаевым по прорытому лазу, спасая свою жизнь и превращаясь в беглого каторжника.

Полетаева же действительно не интересовала фамилия того, чью жизнь он невольно спасал. Да, в «Крестах» ему задавали как-то вопросы о каком-то офицере, якобы связанном с его группой. Только никакого офицера Борис не знал, если бы знал – не назвал бы, к тому времени он получил информацию о возможности скорого побега и стер то короткое упоминание о некоем офицере из своей памяти…