Источник судьбы - Елизавета Дворецкая Страница 34

Химмелин тоже сидела рядом и молчала. Она уже переживала подобные повороты событий, и оттого сразу поверила, что ничего уже не будет как раньше. Все ее мысли сосредоточились на судьбе сына: выживет ли он после этой раны и дадут ли ему выжить сыновья Хальвдана? Везти его куда-то в таком состоянии означало обречь на верную гибель, и оставалось только надеяться на милосердие победителей. А молодая королева, с полубезумными глазами, бормоча самой себе какие-то слова, полные необоснованной бессмысленной надежды, то и дело выходила к воротам. Она всматривалась в дорогу от города, расспрашивала беглецов, и все искала, искала вокруг того, кого на этом свете уже не было.

Увы, еще до наступления темноты никаких сомнений в печальном исходе не осталось. К воротам усадьбы подошла дружина Харальда конунга, и на повозке, прихваченной где-то на пристанях, привезли тело Сигурда.

– Любой из его родичей может выйти и убедиться, что это действительно Сигурд сын Сигимара и что он действительно мертв! – объявил Оттар Епископ, потрепанный битвой и без своего золоченого шлема, но весьма довольный. – Харальд конунг обещает не причинять никакого вреда обитателям усадьбы и не желает лишнего, бесполезного кровопролития, поскольку вик уже наш. Рерик конунг сейчас обложил Хохбург. Скоро он тоже будет в наших руках. А как только все мужчины сложат оружие и выйдут, пообещав признать власть Харальда конунга, мы отдадим тело Сигурд конунга его родичам для достойного погребения. Он неплохо бился, и было бы несправедливо лишить его посмертных почестей.

– Скажи ему, что скоро он будет оказывать посмертные почести нам всем и забирать тело будет некому! – ответил Ульв, когда ему передали слова Оттара. – Мы будем биться, пока сможем держать оружие. А когда не сможем, то подожжем дом! Но мы не сладимся!

– Это речь, достойная мужчины! – Химмелин, молчаливая и бледная, одобрительно наклонила голову. – Передай этим данам, Альв, что ему не придется упрекать сыновей Сигимара в трусости.

– Это делает тебе честь, фру, – заметил усталый Альв. Ему было нелегко вдруг оказаться старшим над конунговой усадьбой и остатками дружины, но старый воин крепился. – Но вот сделает ли честь мне, если я позволю погибнуть женщинам? Тебе, молодой королеве? Королева – знатного рода, ей вреда не причинят. А если эти дом подожгут, то неизвестно еще, успеет ли хоть кто-нибудь выбраться.

– Лучше мне умереть… – дрожащим голосом откликнулась Веляна. – Сигурд конунг погиб… зачем мне жить… зачем…

И едва она сама сказала это вслух, как выдержка ей изменила и она горько заплакала. Она знала, какие слова ей надлежит сейчас говорить, но заставить себя и думать так было не просто.

– Да, Сигурд конунг умер, – тихо подтвердила Химмелин. – Но тебе еще рано думать о смерти. Я тоже кодга-то думала, что для меня все кончено… А я была даже моложе тебя. Но ты же видишь – я выжила, родила сыновей… И для меня Суденицы припасли еще и достатка, и радости. Может быть, и для тебя… Не торопись к Марене. Да и родичи твои, надо думать, о тебе позаботятся. Они тебя выкупят.

– Но Ульв ранен. Он даже меч поднять не может, – Альв оглянулся на молодого конунга, который лежал, с белеющей на груди повязкой, сквозь которую уже проступило небольшое ярко-красное пятно. – Он даже погибнуть, как полагается, сейчас не может. Ты же не хочешь, чтобы твой сын в дыму задохнулся, как лиса в норе!

– Это не позорная смерть, если конунг сам так решит! – заметил Свейн Упрямый, один из хирдманов-датчан. – А он сам так решил, все слышали.

– Если все погибнут и свидетелей не будет, то конунг будет опозорен! – возразил Альв. – Эти фрисландцы, сыновья Хальвдана, наплетут, что это они решили его сжечь со всем домом, а он плакал и просил пощады. И никто не докажет, что все было не так!

– Боги будут знать правду! – воскликнула Химмелин.

Альв промолчал. Он не надеялся, что боги возьмут на себя труд раскрыть людям истину. И ему казалось очень обидным оканчивать свою долгую и нелегкую жизнь таким образом, пусть и в одной могиле со своим конунгом. Ведь этого конунга он помнил ребенком и сам когда-то сажал его, трехлетнего, в первый раз на коня. Второй сын Сигимара погиб достойно… как и третий, Ингви. Их уже осталось четверо из семерых. А сейчас может статься и так, что их станет еще на одного меньше.

Выйдя во двор, Альв приблизился к воротам, в которые непрерывно стучали нетерпеливые кулаки захватчиков. Не составляло труда взять бревно и выбить створки, но даже Харальд конунг немного устал от битв и не возражал против маленькой передышки. Все равно его врагам было некуда деваться.

– Здесь ли сам Харальд конунг? – крикнул Альв.

– Да, я здесь, – ответил ему молодой надменный голос. – Кто хочет говорить со мной?

– Я – Альв, воспитатель молодых конунгов, сыновей Сигимара. Ульв конунг серьезно ранен и не может говорить с тобой сам, поэтому от его имени говорю я. Что ты пообещаешь ему и его семье, если мы откроем вам ворота?

– Я никогда не причиняю зла людям, которые добровольно отдались в мою волю! Ведь и сам Христос учит нас быть милосердными к врагам, хотя вы, язычники, этого и не знаете. Я обещаю, что не причиню зла Ульву конунгу и его семье. Кто, кстати, остался в его семье?

– Только женщины: его мать и невестка, жена… вдова Сигурда конунга. И она – знатного рода, дочь великого князя вендов. Как и мать Ульва конунга, та в родстве с князьями ободритского Рёрика. Ты наживешь себе лишние неприятности, кроме урона чести, если станешь воевать с женщинами.

– О своей чести я позабочусь сам, а они путь позаботятся о своих жизнях. Ну, хватит болтать! – нетерпеливо прикрикнул Харальд. Рерик, ушедший к Хохбургу, уже мог вернуться, и Харальд намеревался встретить его уже в конунговой усадьбе. – Не бойся, прикажи открывать. Я никого не трону. Но если меня еще хоть сколько-нибудь заставят стоять под воротами, как бродягу, я уже не буду такой добрый, клянусь Одином… Тьфу, Христом.

– Подожди, я прикажу людям сложить оружие, – вздохнул Альв и ушел в дом.

Рерик, с большей частью войска обложивший Хохбург, тем временем вел переговоры с Торхаллем хёвдингом. Сам Рерик, правда, был не слишком склонен к каким бы то ни было переговорам, а предпочитал просто ударить и захватить холм, тем более что все его защиту составлял один бревенчатый частокол. Но опыт и предусмотрительность склонили его принять выкуп и пообещать не покушаться на жизнь, свободу и имущество горожан. Ведь они хотели не просто взять добычу и уйти, они хотели остаться в этом городе и править этими людьми. А для этого достаточно было внушить им страх и почтение, но не ненависть.

Торхалль хёвдинг хорошо понимал, что без конунгов и почти без войска он не удержит Хохбург, тем более что помощи было ждать неоткуда. Он также совсем не хотел увидеть своих дочерей на рабском рынке, поэтому переговоры между ним и Рериком быстро свелись только к спору о сумме выкупа. Причем и здесь жадность не довела бы до добра: богатство Хейдабьюра происходило из торговли, и его жителям следовало оставить возможность торговать и далее. Не случайно большую половину укрывшихся в Хохбурге составляли торговцы, и для переговоров к нему отрядили все тех же Альгрима сына Гротти, по прозвищу Поросенок, и Гисли Восточного.