Таежный гамбит - Юрий Достовалов Страница 33

Вопрос о наступлении на Хабаровск решился в меркуловском правительстве через неделю после взятия города красными. Генералу Вержбицкому удалось на совещании многое. Едва он попросил слова, все присутствующие замерли и приготовились к самому неожиданному: так уж повелось, что генерал выступал очень редко, но зато когда брал слово, то оно всегда было событием. Выступления генерала Вержбицкого отличались тем, что касались самого неотложного, самого насущного. Члены правительства знали: если слово берет Григорий Афанасьевич — значит, вокруг что-то и впрямь не ладится, требует незамедлительного решения. Конечно, как главнокомандующий, выступал генерал прежде всего по военным вопросам. Но эти-то вопросы и были самыми насущными для шаткого меркуловского правительства. Все члены понимали, что, находясь в состоянии войны, можно сколько угодно разговаривать об урожае, школьном образовании или устройстве госпиталей. Но если не решить основную военную задачу — разгром противника, — то все прочие задачи так задачами и останутся.

Едва Вержбицкий поднялся на трибуну, многие члены правительства заметили, как у Меркулова лоб начинает покрываться мелкой испариной. Не самое завидное зрелище являл сейчас Спиридон Дионисьевич. Он уткнулся лицом в бумаги на столе, демонстративно что-то писал, перебрасывался редкими словами с рядом сидящими министрами, лишь изредка бросая воспаленный взгляд на четко и уверенно говорившего главнокомандующего.

Вержбицкий говорил недолго. Вся суть его выступления свелась к тому, что бездействие на фронте, одна только оборона, противостояние маломощной Народной армии Дальневосточной республики — по меньшей мере халатность, если не сказать преступление.

При этих словах Меркулов, покраснев, как амурский помидор, поднял голову и гневно выкрикнул — скорее в зал, чем генералу:

— Прошу вас не забываться, ваше превосходительство!

— Прошу прощения, Спиридон Дионисьевич, сказанное относится не столько к вам лично. Я, как член правительства, прекрасно сознаю, что в этом преступлении, — он сделал акцент на этом слове, — что в этом преступлении повинен и я. А потому как законопослушный гражданин первым каюсь в нем. И призываю прочих членов кабинета сделать то же самое!

Зал зароптал. Мало кому, конечно, пришлись по душе эти слова. Редкий признался бы, как генерал, в том, что виновен хоть в малой толике того, что творилось сейчас на истерзанной приморской земле. Есть обстоятельства, которые невозможно одолеть даже министру — с таким жизнеощущением и таким подходом к делу жили практически все члены меркуловского кабинета. И то, что какой-то Вержбицкий, пусть и заслуженный боевой генерал, посмел нарушить общепринятое мнение, очень не понравилось министрам.

— Настаиваю на немедленном наступлении, господа! — заканчивал свою речь Вержбицкий. — Уверяю вас, что оно только в нашу пользу сейчас. Посмотрите, господа министры, в Кузбассе вооруженное выступление. Пусть и анархическое, но все-таки отвлекает силы большевиков. На севере Амурской области — героический поход атамана Камова. Ситуация складывается весьма благоприятно для каппелевцев. Народная армия республики слаба. Это и не армия даже, вы сами понимаете. Требую наступать! — и генерал легко и грациозно сошел с трибуны.

— Где взять денег? — вдогонку окликнули его.

Он остановился на полпути к своему месту, подумал немного и уверенно ответил:

— За год армия пополнена всем необходимым. Я думаю, что если мы возьмем Хабаровск оперативно, то много средств не понадобится. К тому же, у командования армией имеется свой собственный запас, которого, при разумном использовании, должно хватить не только на основную операцию, но и на ряд вспомогательных.

— Вы собираетесь несколько наступлений предпринять? — не унимались министры.

— Да, господа, совершенно точно, — невозмутимо парировал Вержбицкий. — И при грамотном проведении задуманного обещаю вам, что все операции будут успешно завершены. Свои соображения я представлю председателю кабинета завтра, в письменном виде.