Завещание императора - Александр Старшинов Страница 33

Осень 866 года от основания Рима

Вифиния, Никомедия

Весь вечер Приск раздумывал, как выпутаться из ловушки, которую сам же себе устроил. Оставлять пергамент в руках Плиния он не собирался. В крайнем случае – военный трибун просто свяжет раба-библиотекаря и заберет свиток. Но Приску не хотелось совершать подлость по отношению к хозяину. С другой стороны, как уговорить наместника добровольно отдать свиток, придумать не получалось.

Во сне военный трибун сам составлял завещание Траяна, но только начинал писать, как тут же буквы меняли очертания, и получалось, что завещает он не империю, а свой старый дом и мозаичную мастерскую. Но эта подмена не отменяла важности пергамента.

Но дописать Приск не успел: рука неизвестного (под капюшоном широкого плаща не разглядеть лица) выхватила пергамент, и похититель кинулся из дома наружу. Военный трибун помчался следом, выскочил из вестибула и… оказался на улице незнакомого города – узкие улицы радиально сходились к центру, вокруг одноэтажные дома с белеными стенами, узкие оконца, сероватый камень мостовой, фонтаны на перекрестках. Приск метался по лабиринту улиц, пока не уперся в стену из красноватого камня, окружавшую центральную постройку – то ли храм, то ли агору или и то и другое разом. Он стал искать вход, но не находил. Вот ворота, вот другие, но все – ложные. Настоящего входа не было. А там за стеной хохотал таинственный похититель.

Приск проснулся на рассвете, усталый, разбитый, как после долгого и трудного пути. Сон не принес облегчения – лишь утомил. Пора на тренировку! Хотел растолкать Марка, но передумал. Надо сначала самому набрать форму.

Военный трибун вышел в перистиль размяться до завтрака – за годы, миновавшие после службы, он сильно отяжелел, и, несмотря на то что продолжал тренировки, домашние потешные бои не шли ни в какое сравнение с марш-бросками и занятиями в военном лагере. «Хорош я буду, если обычные легионеры увидят, что я похож не на бывшего центуриона, а на исходящую паром автепсу [58]этого самого центуриона…» – мысленно подгонял себя Приск, размахивая бронзовыми гантелями.

Утро было прохладным, злой ветерок заставлял убыстрять движения. В рассветном небе ласточки чертили замысловатые петли, в портиках громыхал калигами сменившийся с ночной стражи караул.

Городской раб, уже немолодой и медлительный, выметал насыпанные на ночь влажные опилки, открывая взору искусную мозаику с богиней Деметрой в центре и гирляндами из цветов и плодов по краю. Глаз знатока приметил и сочетание серо-голубых, коричневых и желтых камешков в узоре, и ту искусность, с какой передавались тени на лице Деметры и в глубине розовых лепестков.

Приск отложил гантели. Постоял пару мгновений, потянулся, несколько раз глубоко вздохнул и выдохнул; орать стихи или команды в тишине осеннего утра, упражняя дыхание и командирский голос, было неловко.

Вместо этого военный трибун обнажил принесенный с собой утяжеленный тренировочный меч. Р-раз… Он сделал внезапный выпад. И тут же над его ухом что-то свистнуло. Приск инстинктивно отпрыгнул в сторону, перекатился и очутился в тени портика за колонной. Тренировочный меч – нелучшее оружие, но все же – оружие. А то, что просвистело над ухом, несомненно, было легким дротиком, если судить по звуку. Легионера в железной лорике или трибуна в доспехах такой дротик не убьет. Но человека в одной набедренной повязке сразит насмерть.

Приск только теперь сообразил, что больше не слышит громыхания калиг в портиках – караул, сменившись, обошел дворец и отправился в казармы, на день солдаты остались стоять у ворот и в первом, доступном посетителям, перистиле. В этом же, внутреннем, куда допускались только живущие во дворце наместника, караула не выставляли.

«Плиний приказал меня убить?» – Приск почти не удивился подобной версии.

Ну то есть любой, кроме Плиния, так бы и поступил. Но в данном случае – военный трибун был уверен – убийцу подослал кто-то другой. Несколько мгновений Приск простоял недвижно, выравнивая дыхание и ощущая, как остывает разгоряченное тело и пот медленной холодной струйкой стекает вдоль позвоночника по обнаженной спине.

Потом выглянул на мгновение, пытаясь определить, по-прежнему ли убийца там, где стоял прежде – у самого входа в перистиль, в чернильной тени портика. Приск смотрел против света – и, разумеется, ничего не увидел. Но услышал шорох. Тут же отпрянул, вновь приник к мраморной колонне. Вовремя. Теперь дротик чиркнул по колонне, за которой прятался трибун. Удар пришелся в стену, искрошив пластину отполированного до зеркального блеска мрамора. Хороший бросок. Явно легионерский.

Но почему же убийца не пытается напасть и вступить в ближний бой? Если оружие у нападавшего боевое, то шансы трибуна невелики. Убийца не хочет, чтобы его видели, – напрашивалось самое простое объяснение. Значит, Приск его знает в лицо. Если убить не удастся, нападавшему точно конец.