Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона - Дэвид Ротенберг Страница 32

— Почему именно он, дорогая? — спросила Цзян.

Девушка опустила голову, приняв классическую позу, в которой художники обычно изображали скорбящих царственных особ.

— Любовь — это дар, который мы предлагаем и очень редко получаем, — проворковала она.

Цзян знала это стихотворение наизусть. Она часто слышала его от своих девушек, которые сначала тешили себя надеждами на сытую и благополучную жизнь, но вскоре окончательно расставались с ними из-за любви к какому-нибудь нищему рифмоплету или никчемному книжнику.

— Во всем виноваты книги. Именно из них ты нахваталась всех этих глупостей.

— Нет, матушка, не книги, а мое сердце. Оно выбрало его.

Цзян смотрела на высокую и красивую дочь. Этот ученый босяк сейчас небось поджидает ее во внутреннем дворе, укрывшись под кронами душистых оливковых деревьев. Она вздохнула.

— Не печальтесь из-за меня, матушка. Он дарит мне счастье.

— А что он думает о твоей нынешней жизни?

— Он понимает, что, если я унаследую ваше имя, мне придется остаться здесь.

— И что он будет делать тогда?

— То же, что всегда делали книжники, — любить меня в тихие часы покоя и уединения.

Это удивило Цзян. Как так? Ее возлюбленному, отцу Инь Бао, была невыносима сама мысль о том, что любимая может быть с кем-то другим. Еще до того, как он попросил ее выйти за него замуж, она знала, что Договор Бивня не позволит ей покинуть должность хозяйки самого процветающего борделя Шанхая. Поэтому они встречались лишь поздно ночью, и каждая их встреча была взрывом страсти. Они занимались любовью снова и снова, обливаясь потом от безумного любовного пыла. Но Цзян знала, что вечно так продолжаться не может. И не ошиблась. Как-то раз она прождала его всю ночь до рассвета, но он так и не пришел. И с первыми лучами восходящего солнца Цзян поняла: их роман закончился не потому, что «он не пришел», а потому, что «она не ушла». Именно это отвратило от нее любимого.

«Что ж, по крайней мере, он оставил мне дочь», — подумала Цзян, снова посмотрев на Май Бао.

— А дети? Любит ли он детей, или столь приземленный предмет оскорбляет его изысканный вкус?

Май Бао отвела взгляд в сторону. Ее любовник предпочитал рассуждать о революции и был яростным противником того, чтобы заводить детей.

«Когда у тебя появляется семья, оставаться революционером уже невозможно, — говорил он, — Невозможно свергнуть этот прогнивший режим, невозможно дать счастливую жизнь крестьянам. Дети должны быть поставлены вне закона до той поры, пока не победит революция, а земля не очистится от тиранов. До того дня я не сделаю ничего, чтобы в этом мире появились новые дети».

— Май Бао! Та, которая будет носить имя Цзян, должна произвести на свет по крайней мере двух дочерей. Одна из них со временем должна унаследовать имя Цзян, вторая — выйти замуж за мужчину из клана Чжун. Я надеюсь, ты понимаешь это?

Май Бао кивнула, впервые задумавшись над непростым вопросом. Может быть, она влюбилась в этого грамотея лишь потому, что начиталась в книжках всякой романической чепухи? Девушка пока не пришла к определенному выводу, но ей все больше казалось, что мать права.

— В таком случае обведи его вокруг пальца, доченька. Ты достаточно умна, у тебя получится. Понеси от него дитя, иначе все, что ты видишь вокруг себя, достанется твоей младшей сестре еще до того, как наступит новое тысячелетие фань куэй.

По летоисчислению фань куэй на дворе стоял декабрь 1897 года, значит, для того, чтобы родить ребенка — девочку, — в распоряжении Май Бао оставалось чуть больше двух лет. Всего два года — на то, чтобы заявить свое право на наследство и не отдать его распущенной младшей сестре.

Глава семнадцатая
ВДОВСТВУЮЩАЯ ИМПЕРАТРИЦА И «СТО ДНЕЙ РЕФОРМ»
1898 год

Цыси, вдовствующая императрица Китая, знала, что превратилась в старуху, и очень давно. Ей было известно, что за глаза придворные насмешливо называют ее Старым Буддой. Ей также передали слова одного британского генерала, который в рапорте командованию доложил, будто она является «единственным настоящим мужчиной», которого он встретил за все время пребывания в Поднебесной.

Императрица появилась на свет шестьдесят три года назад, в 1835 году. Хотя Цыси являлась дочерью обедневшего маньчжурского сановника, слухи о ее неземной красоте дошли до ушей царедворцев. И когда ей исполнилось шестнадцать, император Сянь Фэн взял ее в наложницы третьего ранга ^[10]. То ли по воле случая, как полагала народная молва, то ли в результате хитрых махинаций, что соответствовало истине, но было известно лишь единицам, она стала первой наложницей и, родив императору сына, была немедленно повышена в статусе до главной наложницы. Теперь в придворной иерархии выше нее стояла только императрица. Цыси без труда пережила Сяня Фэна, которого открыто называла «своим Первыми императором». Он умер, когда ей было двадцать шесть лет. После его смерти Цыси с помощью хитроумных маневров заставила двор назначить ее регентшей при своем сыне Дунчжи до тех пор, пока тот не достигнет возраста, когда сможет занять трон. В 1873 году Дунчжи стал императором, но, несмотря на все его усилия взять всю полноту власти в свои руки, самые важные дела в Поднебесной империи по-прежнему вершила его мать. При этом вдовствующую императрицу нимало не волновало, согласен ли с тем или иным ее решением император. В 1875 году, через два года после того, как Дунчжи взошел на трон, случилось неожиданное. После очередного и особенно разнузданного сексуального дебоша молодой человек слег со всеми симптомами оспы и быстро скончался.

«Мой единственный сын умер, — думала Цыси. А потом ей в голову пришла другая мысль. — Впрочем, этого никто даже не заметит».

К тому времени вдовствующая императрица уже превратилась в полноправную властительницу Запретного города, поэтому ей без труда удалось объявить своего трехмесячного племянника Гуансюя преемником почившего в бозе императора, ее царственного сына.

Когда мальчику исполнилось шестнадцать и он взошел на трон, это ни в коей мере не обеспокоило Цыси. Но юноша внезапно бросил вызов ее единоличной власти. И вот теперь, в 1898 году, этот щенок объявил «Сто дней реформ». Он захотел перелицевать систему образования на западный манер, ввести общественные школы, ввести выборные местные советы, от которых было рукой подать до национального парламента, уничтожить систему экзаменов на замещение чиновничьих должностей и заменить ее бюрократией западного типа, а также нес какую-то чушь относительно трансформации китайской армии. В голове племянника теснились сотни столь же бредовых планов.