Брат Третьей степени - Уилл Л. Гарвер Страница 32

Одернув мой колпак, чтобы убедиться в том, что я действительно ничего не вижу, мужчина взял меня за руку и повел вверх по ступеням. Когда мы остановились наверху, я услышал тихий разговор, но не понял ни слова. Затем провожатый отошел, две пары сильных рук подхватили меня и повлекли куда-то почти бегом. Наши шаги гулко отдавались под сводами здания. Внезапная остановка, и с меня сняли колпак.

Оглядевшись вокруг, я увидел, что снова нахожусь в большой комнате, в которой не было видно никаких дверей, но эта была отделана в кроваво-красных тонах. Четыре светильника с красными круглыми плафонами наполняли ее тусклым болезненным светом. Вокруг красного стола в центре, как и в-прошлый раз, сидело двенадцать фигур, но только облаченных в пунцовые одежды, соответственно цвету комнаты. Первым привлек мое внимание большой черный гриф, который стоял в центре стола и ел из большой красной миски, наполненной кровавой плотью.

— Боже мой, — подумал я, — это уж точно черная магия.

Отвратительный запах заставил меня сделать непроизвольный шаг назад. Заметив это, сидевшие вокруг стола разразились самым что ни на есть дьявольским смехом. Затем один из них поднял руку, которая оказалась не рукой, а огромной обагренной кровью лапой, и, указав на меня, сказал холодным, бездушным голосом:

— Завтра твое тело станет его пищей. — И тогда все вокруг запели хором, будто радовались этому: «Ха, ха, ха, ха! Будешь его пищей, будешь его пищей завтра».

— Несчастный, — ледяным тоном сказал тот, кто говорил первым, — у тебя остался последний шанс вернуться назад. Воспользуйся им и уходи.

Мне вспомнились предостережения Гарсии и Иолы. Все вокруг выглядело и пахло омерзительно, но с решимостью, граничащей с отчаянием, я сказал:

— Нет, продолжайте!

Почти со скоростью мысли колпак снова был наброшен мне на голову. Две пары сильных рук опять схватили меня и бегом потащили по ступеням (я насчитал их около сорока). И вновь — внезапная остановка, колпак снят. Я был в комнате, точно такой же. как только что оставленная, но отделанной в зеленых тонах. Мои провожатые, похоже, мгновенно переоделись; сейчас на них, как и на одиннадцати фигурах, сидевших за столом в центре, были зеленые облачения. Они усадили меня на стул и разместились рядом. Человек в балахоне, восседавший у противоположного края стола, тут же достал какие-то бумаги и, обращаясь ко мне, спросил:

— Готов ли ты принести клятву?

— Да, — твердо ответил я.

Бумаги были переданы сидевшему справа от него, и тот торжественным голосом начал читать:

«Клятва. Я верую в вечное, неизменное, непреходящее и повсеместное господство и правление закона. Я не верю в прощение грехов, в возможность избежать их последствий или возместить какими-либо средствами, заменяющими или искупляющими эти последствия. Я знаю, что всякая греховная мысль, всякое греховное желание, всякое греховное слово и поступок возвращаются к человеку в полном соответствии с содеянным и страдания нельзя избегнуть. Я считаю, что даже Бог, ангелы, смерть и все силы, какие бы то ни было — небесные или адские, не могут предотвратить страдания, которые являются следствием греховных мыслей, желаний или действий.

Я считаю, что от малейшей молекулы самой низменной материи до высочайшей субстанции, пронизывающей разум Богоозаренных гениев, — все есть жизнь. Я верю в то, что каждый атом моей формы полон жизни и что все они сопряжены силой моей бессознательной воли для совместной работы на благо моего организма в целом. Я считаю, что, как тело мое наполнено множеством жизней, так и воздух, всепроникающий эфир и все материальное и нематериальное, видимое и невидимое, заполнено неисчислимыми сонмами существ, благих и злонамеренных.

Я обдумал все это, я понял, я верю, да, я подтверждаю. И ныне в присутствии всех собравшихся и тех, кто выше меня, я приношу торжественную клятву. В присутствии моей бессмертной души, в присутствии Бога и ангелов, в присутствии всего доброго и злого я клянусь никогда на протяжении всей вечности не открывать без позволения учения, имена людей, символы и ритуалы ложи ни словом, ни действием, ни знаком, ни намеком. Я также обязуюсь никогда не открывать знаков, паролей, рукопожатий, символов, времени и места собраний ложи и ее членов. Ручаюсь в том, что ни смерть, ни мучения, ни застенок, ни нож, ни дыба, ни огонь не смогут заставить меня нарушить мое священное и торжественное обязательство. Ни слава, ни бесславие, ни сила, ни обман, ни унижение не побудят меня пренебречь этой моей клятвой.

Услышьте и отметьте этот святой обет, клятву и утверждение — Бог, ангелы, демоны, услышьте! Я даю обязательство и сейчас в спокойствии и твердом рассудке скрепляю его призывом. О, жизни, наполняющие мою форму, если я когда-либо, сейчас или в вечности, нарушу этот торжественный обет, поглотите меня! Пожрите в медленной агонии мои самые важные органы. Пусть ужасный рак разъедает меня. И вы, демоны разрушения, обитающие в окружающей атмосфере, если я буду искать освобождения в смерти, схватите мою отлетевшую душу и насильно отправьте ее на Землю снова! И там заставьте ее страдать. И тогда пусть моя вечная жизнь наполнится ужасом отчаяния. В том клянусь и это призываю».

Читавший смолк. На мгновение повисла тишина. Затем председатель заговорил:

— Человек, ты слышал клятву. Понимаешь ли, принимаешь ли, подписываешь ли ты ее?

— Понимаю, принимаю и подписываю, — ответил я. Председатель передал бумагу через стол, и, внимательно перечитав ее, я подписал. Следом он подал мне чистый лист и велел:

— Пиши под мою диктовку.

Я взял бумагу, перо, и он продиктовал следующее: «Да будет известно всем заинтересованным лицам, что я, Альфонсо Колоно, устал от этой жизни и после серьезных размышлений решил утопиться в Сене».

— Подождите! — прервал я его, бросив перо. — Это не правда! Я покрою позором свое имя.

— Ах, тебя все еще беспокоит мнение света? — спросил председатель. — А мы считали, что ты вырвал с корнем все мысли о себе. Разве ты не сжег черный квадрат?

Я ничего не ответил, но вновь подумал о рискованности моего предприятия. Однако, решив рассматривать все как проверку, поднял перо и написал то, что было продиктовано, поставив подтекстом свою подпись.

— А сейчас подпиши вот это, — главный передал через стол следующую бумагу. Я поднес ее к глазам и обнаружил на ней поручение во Французский банк, которое гласило: «Перевести на счет графа Александра Никольского пятьсот тысяч франков».

Только теперь смысл предостережения Гарсии дошел до меня. «Бог мой, должно быть, он говорил правду, — мелькнула мысль. — Белые Мастера никогда не берут денег, им не нужны никакие материальные вознаграждения. Не черные ли это братья с крадеными знаками и символами?.. Ну что ж, я зашел слишком далеко, чтобы поворачивать обратно, и пойду дальше. Будь что будет! Ничто меня не остановит, даже смерть. Граф Никольский… Как же так? Это же знаменитый русский мистик, говорят, самый богатый человек в Европе. Возможно ли, чтобы свое состояние он приобрел с помощью черного ордена?»