Черноводье - Валентин Решетько Страница 32

В одной из излучин речушки, на низком топком берегу, собрался кучкой высокий кочкарник. Вдруг послышалась резкая трескотня. Анисья посмотрела на берег. Под кочками возбужденно метался темно-каштановый зверек. Красиво изогнув спину, он стремительно проскакивал метра два по берегу и, столбиком присев на задние лапки, скалил острые зубки, без остановки стрекотал, злобно поглядывая на движущуюся лодку.

Анисья пыхнула трубкой и скупо улыбнулась:

– Сердится, холера!

– Однако, выводок! – Агафья мотнула головой в сторону злобно стрекочущей норки.

– Выводок, – согласилась мать, привычно замечая место. (Сейчас зверьки были в полной безопасности.) Обогнув крутую излучину, обласок выплыл на длинный, широкий плес, с одной стороны которого близко к берегу подступала угрюмая пихтовая тайга с редким могучим кедрачом; с другой стороны – на обрывистом крутояре стоял звонкий, отливающий золотом сосновый бор, под ногами которого стелился темно-зеленый ковер сплошного брусничника. У Анисьи потеплели глаза. Она любила это место. Хорошее место – богатое…

Ни звука, ни малейшего дуновения ветерка, слышалось только сонное журчание воды за кормой обласка. Вдруг в темном пихтаче послышался громкий треск. Ломая сучья, на топкий берег выскочила лосиха. Следом за ней, на тонких высоких ножках, выбежал маленький лосенок. Зверь не раздумывая кинулся в реку, вспоров грудью тяжелую воду. Лосенок смешно и неуверенно топтался на илистом берегу, жалобно поглядывая на мать. Лосиха, не обращая на него внимания, с наслаждением погрузилась в воду. На поверхности торчали только горбатый нос да напряженно вздрагивающие уши. Гнус, этот безжалостный бич васюганской тайги, с остервенением накинулся на беззащитного тогушенка. Он взбрыкивал ногами, мотал головой, наконец, жалобно всхрапнув, тоже полез в воду вслед за матерью. Измученные гнусом звери совсем не замечали присутствия людей.

Женщины, замерев, смотрели на лосиную семью. Слабое течение тихо несло обласок. Анисья, не вытаскивая весла из воды, неслышно подруливала обласком, держа его носом по течению.

Агафья, положив весло поперек бортов обласка, инстинктивно потянулась за ружьем. Едва слышно стукнуло дерево о дерево. Чуткий зверь насторожился. Повернув тяжелую голову, лосиха испуганно косила влажным взглядом на приближающийся обласок. Обеспокоенно взмыкнув, она стремительно поплыла на противоположный берег. Легкая волна побежала по водной поверхности. Обласок легонько качнулся. Следом за матерью поплыл лосенок. Агафья положила ружье на место. Анисья недовольно пробурчала:

– Пошто ружье берешь! Зачем зря зверя пугашь!

Агафья смущенно улыбнулась, передернула плечами и ничего не ответила матери. Между тем лосиха с лосенком переплыли речку. И в два, три прыжка выметнулись на высокий крутояр, распугав по пути глухариный выводок. Суматошно квохча, копалуха шумно взлетела на невысокую сосенку. Следом за ней уверенно взлетели, полуголые, почти неоперенные глухарята и расселись на нижних сучьях дерева. Эта картина привычной таежной жизни немного успокоила старую тунгуску. Она довольно хмыкнула, посасывая потухшую трубку. Вытащив ее изо рта, она сплюнула за борт обласка желтую табачную слюну и задумчиво проговорила:

– Хороший год, однако, будет! Комара многа, зверя многа! – и снова сунула трубку в рот.

Где-то далеко за деревьями хрипло загудел пароходный гудок. И рассыпалась спокойная таежная жизнь… Над Васюганьем расправила крылья непонятная тревога.

Обласок все плыл и плыл, подгоняемый дружными усилиями двух весел, по таежной речке, которая лениво петляла среди необразимой тайги, то прижимаясь к высоким крутоярам, то растекаясь среди низких болотистых берегов. В самом устье река заметно сузилась и, вильнув крутым поворотом, вырвалась на широкий речной простор. Анисья навалилась кормовым веслом и повернула нос обласка к берегу. С тихим шелестом легкая лодочка врезалась в глинистый берег Васюгана.

Бездонное голубое небо смотрелось в бескрайнюю васюганскую ливу. Среди воды причудливыми островами разбросаны темные урманы, да кое-где высокие гривы – веретья радовали глаза свежей зеленью молодой травы. Утренний ветерок развел слабую волну. Разбиваясь о смолевые борта баржи, они, точно встретившиеся на базаре подружки, вели нескончаемую болтовню.

Талинин поднялся из каюты в ходовую рубку, поеживаясь от утренней свежести.

– Че, не спится? – спросил молоденький матрос, крепко держа руками штурвальное колесо.

– Не спится!

– Где уж тут спать, – посочувствовал матрос. – Вон какое на шее хозяйство.

Талинин промолчал, оглядывая залитые водой деревья на другой стороне реки и высокий крутояр, к которому плотно прижимало медленно плывущий караван. Река делала крутой поворот. Два берега, слившись в единую береговую линию, перед носом буксира, казалось, не хотели пропускать пароход с его грузом. Но он упорно скребся вперед, и берега нехотя расступались, пока караван судов не выплыл на прямой и широкий плес. В конце плеса, где близко к берегу подступал высокий осинник, дымились полузатухшие костры. Чем ближе подплывал караван, тем яснее можно было разглядеть на берегу все увеличивающееся число дымокуров. Хорошо было видно, как около костров прямо на земле спали люди. Виднелись навесы, крытые травой и берестой, беспорядочные раскопы, вкривь и вкось поваленные деревья. От красной свежевывернутой глины берег был похож на кровоточащую рану. Караван поравнялся с поселением. Некоторые люди проснулись, подняв головы от земли, они заспанными глазами провожали плывущий мимо буксир с баржами.

Молоденький матрос, смотревший на берег широко открытыми глазами, вдруг потянулся к веревке, чтобы дать пароходный гудок. Талинин резким движением перехватил руку рулевого и тихо со злостью сказал:

– Тихо, дурак, пусть спят!

Матрос испуганно бросил веревку.

В ходовую рубку вошел капитан. Он тоже с интересом смотрел на берег, затем, повернувшись к Талинину и показывая на оставшийся табор, спросил:

– Откуда они?

– Седельниковский район Омской области! – нехотя ответил комендант.

Молча, словно призрак, буксир с баржами прокрался мимо зарождавшегося селения. В трюмах спали еще тяжелым утренним сном. Свет, едва пробивавшийся в узкую щель приоткрытого люка, скупо освещал чрево баржи, набитой до отказа людьми. Они вскрикивали во сне, глухо стонали; плакали дети. От спертого зловонного воздуха слезились глаза, трудно было дышать.

Низко над горизонтом висело солнце. В утренней дымке зябко ежились деревья. Порывами налетал слабый ветерок, принося с собой свежий таежный запах. Медленно ползли речные километры по крутым васюганским поворотам и просторным плесам. Так незаметно доплыли до следующего поселения. Они были похожи, как близнецы-братья. Такой же заросший лесом берег… Поваленные деревья, беспорядочно слепленные на скорую руку шалаши и навесы. Только лагерь уже полностью проснулся. Дымились костры, роились люди. Увидев пароход, они высыпали на берег, разноголосо закричали, замахали руками. Перекрывая крики, вдруг раздался резкий, как удар кнута, продолжительный свист. Какой-то подросток влез на поваленное дерево и, заложив пальцы в рот, все свистел и свистел.