Агент из Версаля - Владимир Бутенко Страница 32

Великое празднование годовщины победы над Портой началось вечером девятого июля, когда Екатерина приехала в Кремль и отстояла Всенощную в Успенском соборе. Донская команда также была размещена здесь, и Леонтий, к своему удивлению, увидев императрицу, узнал в ней одну из тех дам, которых напугал при гоньбе зайца. Русака он тогда запорол-таки нагайкой. А про важных особ и позабыл.

Полувзвод Ремезова караулил Ивановскую площадь. И в этот день, до приезда государыни, конвойцам поневоле пришлось участвовать в богоугодном деле, – в подъеме колокола на колокольню Ивана Великого.

Отлитый для этого торжества могучий колокол доставили в Кремль и поместили на высокий колодец из бревен, напротив нижней звонницы. В широком ее проеме с овальным верхом виднелась мощная балка, к которой привязаны были канаты и цепи, спускающиеся вниз к колоколу и подъемным устройствам. Артели работного люда и строителей, служивые в форме пехотинцев были собраны на Соборной площади. Тут же неотлучно находилось четверо священников, мысленно взывающих к Господу с просьбой, чтобы сие сложное и благовидное предприятие завершилось ладом и ко всеобщей радости.

– Эгей! Натягивай вервие! – зычно командовал с колокольни какой-то дюжий артельщик с длинными светло-русыми кудрями, перехваченными ленточкой, похожий на былинного героя. – Потягивай дюжей! Единоручней! Господу послужи-им-ка-а!

И вся эта путовень канатов и цепей, сооруженная умелым инженером или обыкновенным строителем, наделенным смекалкой, пришла в движение, напряглась, растянулась, и заскрипели дубовые вороты, вторя натужным возгласам людей. Чугунный исполин медленно сдвинулся, качнулся туда-сюда, как бы проверяя крепление на прочность, и медленно подался в сторону колокольни.

– Донцы! Донцы! – закричал дьячок в синей рясе, подбегая к Леонтию. – Пособите, рабы Божии, явите силушку!

Козаки, обленившиеся от бесцельного шатания по Кремлю, оживились. Быстро потеснили мужичков и тоже уцепились за толстые корабельные веревки.

– Эй, у-ухне-ем! Еще ра-азик, еще раз! Э-эх, братцы! Еще ра-азик…

И колокол поплыл по воздуху, как огромная темная козацкая шапка! На площадке звонницы его приняли многие руки. Престарелый чиновник, вероятно, руководивший подъемом колокола, приказал тянуть изо всех сил, и многотонный гигант, соскользнув с верхнего блока, осадисто повис на балке, громыхнув на весь Кремль. Священники, а вслед за ними и весь прочий люд, истово закрестились, кто шепча молитву, кто крича от радости. Леонтий вспомнил свои черкасские соборы, которые и внешне, и во внутреннем убранстве были куда скромней, но не менее ему дороги. Одной православной верой связаны были все россияне, и козаки, и вот эти, чудно гутарившие мужики…

Ночью Леонтий лишь ненадолго сомкнул глаза, задремав на расстеленной бурке, привезенной еще с Кавказа, и снова был поднят дежурным по команде. Его полувзводу было приказано выдвинуться с берега Москвы-реки к Покровским воротам Кремля.

Из-за небывалого столпотворения лошадей оставили с коноводами на Красной площади. А сами встали караулом, как велел распоряжающийся здесь гренадерский капитан, подле батареи вестовых пушек, установленных у колокольни.

Древняя Ивановская площадь неузнаваемо преобразилась! Амфитеатром возведенные зрительские трибуны лепились к стенам соборов. Они были переполнены именитыми гостями, военными, дворянской элитой и вельможами. Изрядно было тут лиц и московского купечества, и помещиков из родовитых семей. Праздничные наряды дам, мундиры сиятельных особ с орденскими лентами через плечо, взволнованные голоса, – всё свидетельствовало о событии чрезвычайном. И Леонтий, командуя козаками, которые тщательно вычистили форменные зеленые кафтаны, штаны, надраили ножны шашек и ухарски заломили шапки, испытывал вначале неуемное волнение сродни ожиданию какого-то чуда! Но чем больше прибывало на трибунах людей, среди которых мелькали уже простецкие физиономии трактирщиков и лавочников, торговцев, тем всё вокруг становилось будничней.

Солнце, обретая накал, уже поравнялось с нижней маковицей колокольни, когда откуда-то снизу, из-за кремлевских стен, донеслось многоголосое «ура», и бывшие на площади сообразили, что царский поезд от Пречистенских ворот проследовал к Грановитой палате. Народ заволновался и загомонил, купцы, люди, привыкшие к точности, стали доставать часы, сверяться. Вот-вот ударит час церемонии!

От Красного крыльца Грановитой палаты до входа в Успенский собор был проложен помост, застланный ковровой дорожкой. Неведомо откуда на нее запрыгнула и уселась, запалисто дыша, рыжая востроносенькая собачонка. Стоявший поблизости гренадер шуганул ее, но та с испугу припустила по дорожке дальше, вызывая ужас у придворных дам. И только фанфары, грянувшие ровно в десять часов утра, заставили ее шмыгнуть под помост…

Неторопливо открылась высокая, отделанная золотом дверь палаты, и Екатерина Алексеевна, облаченная в пурпурную мантию, подбитую горностаем, в малой императорской короне, блистающей самоцветами, показалась на крыльце. Оркестр грянул марш, все военные – от генералов до солдат – встали навытяжку, трибуны огласились гулом ликующих приветствий. В пышном убранстве, горделиво печатая шаг, первыми двинулись по красно-бордовой дорожке кавалергарды почетного караула, неся в руках штандарты. Императрица, сойдя с крыльца, стала под пурпурный же балдахин, который поддерживали двенадцать высших офицеров в парадных мундирах – восемь генерал-майоров и четверо генерал-поручиков. По левую руку, рядом с государыней, пристроился фельдмаршал Румянцев, а справа – генерал-адъютант Потемкин. С началом шествия солдаты с сумками через плечо приблизились к трибунам и стали забрасывать их серебряными и золотыми монетами, что, впрочем, не вызвало большого ажиотажа. Шлейф императрицы, приближавшейся к собору, несли также кавалергарды. Леонтий подивился богатству их красно-золотых мундиров и серебряных шлемов, украшенных страусовыми перьями. За ними следовала свита. Торжественность момента заставила площадь замереть. Но сквозь буханье большого колокола Леонтий расслышал приглушенную перемолвку:

– Узнаёте, князь, гетмана Разумовского?

– Как не признать такого великана! А это кто с ним, братья Панины?

– Да, они.

Трезвон колоколов нарастал поминутно. От него закладывало уши, и Леонтий, возбужденный происходящим вокруг, точно окаменел. Сама земля, как казалось, содрогалась от слитного гула голосов и звона, и не было предела восторгу собравшихся при виде самодержицы!

А тем временем у входа в Успенский собор, сияя золотом и парчой, матушку-царицу встречал клир, с преосвященным Гавриилом во главе. Они расстались лишь несколько часов назад, после Всенощной, и Екатерина с улыбкой преклонила голову навстречу священнику, который мудро и неизменно опекал ее, начиная с первого дня восшествия на русский престол.