Отверженная невеста - Анатолий Ковалев Страница 32

— Да ну? — удивлялся захмелевший повар. — Неужто граф служил корсиканцу?

— Не дожить мне до завтра, если вру! — клялся пьяный и оттого необычайно откровенный камердинер. — Шпионил по всей Европе, выслеживал, кого приказано, а после лично держал доклад перед французским императором!

— Смотри-ка, отчаянный парень наш граф! — с панибратским восхищением воскликнул повар, которого вовсе не шокировал тот факт, что хозяин занимался шпионажем.

— Еще какой отчаянный! — хвастливо подтвердил собутыльник. — А теперь-то ему и вовсе на пути не становись! Такую силу заберет, что страх, да и только…

— Это еще почему?

— А мальчонка-то? Думаешь, зря он приблудного щенка, как принца, содержит? Лучшую комнату ему под лабораторию выделил! Сколько деньжищ на эти книги, на учителей, на опыты идет — тьма! Три любовницы в месяц того не промотают, сколько этот мальчишка за день в своих чертовых колбах перегонит и перепарит! И отказу ему нет и быть не может!

— Какое-то колдовство… — пробормотал повар, борясь с одолевающей его сонной одурью.

Камердинер сделал многозначительную паузу, оттопырил губы и поднес к ним указательный палец.

— Тс-с, тайна! Мальчонка варит для графа яды…

— Забери его дьявол к себе в пекло! — откликнулся повар, не уточняя, кого имеет в виду — хозяина или мальчика.

— Богу в уши твои слова, приятель… Мальчишка не иначе как знается с чертом, а то откуда бы у молокососа такие таланты! Покамест они с графом травят кошек и крыс, но в скором времени, попомни мое слово, примутся за людей…

Повар запустил пальцы в свои всклокоченные рыжие кудри, таращась на пустую бутыль с мистическим испугом:

— Вот оно как, значит, вот оно как… Я и смотрю, кот из кухни пропал, а крысы дохнуть начали! Каждый день в кладовой двух или трех подбираю, прямо напасть! Шерсть на них дыбом, морды в крови… А я-то грешил на чуму, да только какая чума зимой!

Дальнейший разговор приятелей потрясенная Евлампия слушать не стала и поспешила к себе, позабыв причину, по которой шла на кухню. Ночью, терзаясь страшными мыслями, карлица не могла уснуть. «Что же это, в самом деле? — вопрошала она кого-то невидимого и неведомого. — Вырвала я Глеба из лап одного чудовища, так он угодил в логово другого, куда более коварного! Неужели ты, Господь, покинул мальчика? Не может этого быть!» Она молилась до утра, а едва забрезжило солнце, вошла в комнату Глеба.

Евлампия просидела у кровати внука целый час, разглядывая его лицо, такое родное и в то же время чужое. Даже во сне эти черты искажала презрительная, скептическая маска, которую он в последнее время уже не снимал. Женщина вспоминала, как впервые заметила ее на лице болезненного, одинокого в родной семье малыша, как тонкая ледяная корка его напускного цинизма становилась все толще, пока вовсе не отгородила Глеба от людей… Милый, добрый, несчастный ребенок остался жить только в ее воспоминаниях. Нынешнего угрюмого и скрытного подростка она совсем не знала.

Как только Глеб открыл глаза, она склонилась над его изголовьем:

— Это правда, что ты изготовляешь яды для графа? Об этом уже судачит прислуга.

— Ты, как всегда, трешься между лакеев! — презрительно усмехнулся внук.

— Так это правда или нет? — настаивала Евлампия.

— Пусть будет правда. — Внук явно наслаждался ее испугом. — Граф хочет собрать уникальную коллекцию. Я обязан ему помочь, отплатить за его доброту и щедрость.

— А для каких целей ему нужны яды, ты не догадываешься?

— Для каких целей служат яды, знают даже малые дети, — фыркнул Глеб. — А догадываюсь я только о том, что если буду перечить графу, наверняка не попаду в Сорбонну.

— Ты будешь учиться в Сорбонне на доктора, а граф примется травить твоими ядами людей. — Евлампия с мольбой смотрела на внука. — Опомнись, пока не поздно, какой ты грех на душу берешь?

— Да почему непременно людей? С чего ты взяла? — возмутился подросток. — Мы с графом травим только крыс и приблудных кошек.

— Твой благодетель — французский шпион, — выложила она последнюю карту, — и яды ему нужны, чтобы расправляться с неугодными людьми.

— Французский шпион?! — подпрыгнул в постели Глеб. — Так значит, его парижские связи еще солиднее, чем я предполагал…

— Куда уж солиднее, — вздохнула карлица. — На прошлой неделе он был представлен Людовику Восемнадцатому.

— Самому королю?! — Глеб вскочил с постели и принялся быстро одеваться. — Вот видишь, — говорил он возбужденно, — с таким покровителем я не только получу лучшее европейское образование, но и легко войду в высшее парижское общество.

— Да побойся Бога! Он же шпионил против России, против твоей родины!

— У меня нет больше ни дома, ни семьи, ни родины, бабушка! — отрезал Глеб. — А тебе советую держать язык за зубами и не болтать о том, что граф — шпион! И будет совсем замечательно, если ты вернешься в свой цирк.

— Ты меня гонишь? — Пронзительный взгляд Евлампии, казалось, пытался проникнуть в душу внука.

— Мне не нужна больше нянька, — сказал он, по-прежнему резко, однако, отвернувшись и борясь со смущением, которое пробудил в нем этот взгляд. — Неужели не ясно, что я вырос?! — И Глеб преувеличенно торопливо вышел из спальни.

В столовой за завтраком граф, по обыкновению, расспрашивал его о занятиях и об учителях. Подопечный отвечал немногословно, едва разжимая губы. Наконец, как бы между прочим, Обольянинов заметил:

— Недавно узнал из одной любопытной книжки, что известная отравительница Тофана орудовала бесцветным ядом, без запаха и вкуса, состав которого до сих пор не разгадан.

Глеб продолжал вяло ковырять вилкой пудинг, вытаскивая из него изюм, который терпеть не мог. Его недруг-повар, осведомленный об этом, всегда клал изюм с избытком, мелочно досаждая мальчику. Граф, не дождавшись ответа, спросил напрямик:

— В книге твоего монаха было что-то подобное?

— Нет! — Оставив пудинг, Глеб взялся за яичницу с беконом.

— По крайней мере, у тебя есть хоть какие-нибудь догадки насчет состава этого яда? — не унимался Обольянинов.

— Можно поставить серию опытов. — Подросток наконец поднял взгляд от тарелки. — Но прежде вы должны кое-что пообещать.

— Что же именно?

— Что никогда и ни при каких обстоятельствах не посягнете на жизнь моего отца. — Он отчеканивал каждое слово и смотрел Обольянинову в глаза холодным, немигающим взглядом.

— Как это взбрело тебе в голову?! — Обольянинов был опытным шпионом, но на этот раз разыграл удивление слишком театрально.

— Поклянитесь на Библии, — настаивал Глеб, — или я поклянусь, что этого совершенного яда никогда не будет в вашей коллекции!

— Хорошо, хорошо! — воскликнул Семен Андреевич. — Стоит ли так волноваться?