Маркитант Его Величества - Виталий Гладкий Страница 31

Всё это совсем не устраивало ни Демьяна Онисимовича, ни других архангельских купцов. Поэтому он решил завязать торговлю с чужими землями на своих условиях. А заодно и сына приучить к настоящему делу, так как ему самому ехать к «немцам» было не с руки. Тамошние купцы чересчур хорошо знали его мёртвую хватку, а значит, просто обязаны были ставить Ильину-старшему разные преграды. А молодой купец-помор не должен был выглядеть в их глазах чересчур большой угрозой. Молодо — зелено, обкатают его разные крючкотворы на рынках Европы, больше ездить туда ему не захочется.

Но Демьян Онисимович решил схитрить. Конечным пунктом лодьи был Амстердам; дальше ехать со своим товаром Фёдор Лыжин отказался категорически. Да и зачем? Он вёз на продажу меха — куньи, беличьи, бобровые, лисьи и соболиные, а на них спрос был и в Амстердаме, да и цена заметно отличалась в большую сторону от той, которую платили аглицкие и голландские купцы в Архангельске.

Другое дело товар Ильина; Алексашка вёз на продажу солёную сёмгу и чёрную икру — кавьяр, как называли её иноземцы. Икра пользовалась в Европе большим спросом. Но Алексашка не собирался торговать в Амстердаме, а должен был везти своё добро дальше — в Вену, столицу Священной Римской империи. Там икра вообще стоила бешеных денег, и русским купцам это давно стало известно.

Сёмгу Ильин-младший вёз для отвода глаз. Никто не знал (в том числе и Фёдор Лыжин), что в большей части бочек находится икра, маркированная под сёмгу. Но главным было другое — Алексашка по наказу отца намеревался наладить устойчивые торговые связи с венскими негоциантами. Не зря ведь Ильин-старший ухлопал на учёбу сына кучу денег, чтобы тот знал иноземные языки. Любая деньга должна приносить отдачу вдвойне — этого принципа Демьян Онисимович придерживался твёрдо и всегда.

Прощаясь, отец сказал:

— Куфман ^[56] гамбургский Иоганн Фарьюс подмял под себя почти всю торговлишку икрой, которая идёт через Архангельск... — Ильин-старший был мрачнее грозовой тучи. — Остальное подбирают купчишки из Амстердама. Почто так?! Аль наше купечество хуже? Какую прибыль теряем! Немцы платят в Приказ Большого Дворца по полтретья любского ефимка ^[57] за пуд икры, сами покупают её у наших купцов по три ефимка за пуд, а продают в городах Священной Римской империи в четыре раза дороже. Прикидываем ефимок на дорожные расходы, и получается... ого-го! Иван Якимов, стряпчий кумпанства голландских и гамбургских куфманов, бает, будто на икре многие из них составили целое состояние. Можно сказать, на наших костях жируют! Так что, друг ситный, выпала тебе большая честь — проложить дорожку в Вену. С амстердамскими куфманами не связывайся — вмиг сожрут, и не подавятся. А про то, что везёшь не только сёмгу, но ещё и кавьяр, никому ни слова. Никому! Даже Лыжину. Большие знания, большие горести. А уж нам будут не только горести, но и печали, ежели таможенный голова узнает про икру. Беды не оберёшься. Сам понимаешь — не совсем законно это. Товар-то царский. Но путь в Европу нам всё равно нужно торить! Ничего, мы ишшо повоюем...

В северных морях красот немного, в душном кормовом отсеке спалось плохо — на твёрдых полатях Алексашка все бока пролежал, поэтому он и Фёдор Лыжин большую часть времени проводили на палубе за разговорами. Лыжин был настоящим кладезем разных купеческих премудростей, и Алексашка слушал, насторожив уши, — как заяц, который вышел попастись на открытую лесную полянку. Отец многому его научил, но кое-что Ильину-младшему было неведомо, поэтому внимал он речам Фёдора Яковлевича с отменным прилежанием.

— ...Сто штук сухой трески — енто четыре пуда, и продают пуд по тринадцать алтын и две деньги. А в Москве пуд сухой трески уже стоит двадцать шесть алтын и две деньги. В Москве двадцать белуг можно купить за восемнадцать рублей, такое же количество осётров — за восемь рублей. Сёмга у нас продаётся по полтине за штуку, иногда её цена возвышается до восьмидесяти копеек, а иноземные купцы для продажи за границей больше двенадцати копеек не дают. Точно так обстоят дела с треской, белугой и другой рыбой. Смекаешь?

— Смекаю...

— Отец у тебя — голова. Надо самим торговать за границей! А то немцы всё на корню скупают за бесценок. Мы чаще всего меняем рыбу на сукно, медь, олово и прочая, но нам нужны ефимки. Без немецких денег за границей ничего не купишь. Вот они и держат нас на голодном пайке, ведь большая часть монет оседает не в купеческой мошне, а в государевом Приказе.

Алексашка задумчиво покивал. Это верно — казна забирает большую часть дохода. А не заплатишь — худо будет. Приказные обдерут, как липку.

— Но и поучиться у немцев не худо, — продолжал Фёдор Яковлевич. — Ловить сельдь мы умеем, а вот солить — увы. Ежели в Голантах ^[58] каждую рыбину вынимают на борт, вскрывают ножом, вычищают, удаляют жабры (обязательно! если не удалить, селёдка будет горчить) спускают кровь, плотно укладывают определённым образом в бочки, пересыпая наилучшей солью, то у нас всё делается через пень колоду. Жонки берут сельдь, ногтями вскрывают её, извлекают из внутренностей, что получится, тут же кидают в бочку и пересыпают нашей солью. А не годится она для засолки сельди, и всё тут! Соль из наших усолий дешёвая, хорошая, для другой рыбы вполне подходящая, но только не для сельди. После такой засолки сельдь не может употреблять ни один человек, имеющий хотя бы отдалённое представление о чести и достоинстве. Да, сельдь у нас пользуется устойчивым спросом, так как стоит недорого, но ею кормится только беднота... — Тут он хитровато ухмыльнулся и добавил: — Голландцы, конешно, хитры, но мы уже знаем, что для засолки они применяют люнебургскую соль.

Сильный порыв ветра, который вдруг изменил направление, заставил паруса хлопнуть, да так громко, что уши заложило. Собеседники поморщились и посмотрели на кормщика, который давал указания рулевому. Спустя короткое время лодья пошла галсами, и скорость её упала.

— У франков тоже соль хороша, — после некоторой паузы, задумчиво сказал Фёдор Яковлевич. — Особенно для засолки сёмги. Только больно дорога она, не укупишь. Соль эта фиалками пахнет. Её приобретают для государева стола.

— А где добывают эту соль? — спросил Алексашка.

— У моря-окияна. Роют канавы, и во время прилива солёная вода поступает в мелкие ямы с глиняным дном. Енто чтоб не было утечек. Солнышко там жаркое, вода испаряется быстро, и соль растёт не по дням, а по часам. Конешно, раз на раз не приходится, всё зависит от погоды, потому соль и стоит больших денег. Особенно царская.