Дон Корлеоне и все?все?все. Una storia italiana - Андрей Смирнов Страница 31

1964 год, Флоренция, галерея Уффици.

С ног до головы покрытые липкой грязью, смертельно уставшие молодые люди выносят из дверей музея картины и скульптуры, складывая их на брошенные в глубокие лужи дощатые помосты. Здесь же, прямо во дворе, стоит антикварный рояль. Кто-то открывает его крышку и начинает наигрывать мелодию. Люди собираются в кружок возле исполнителя, чтобы послушать, перекурить, несколько минут отдохнуть и вновь приняться за работу. Над толпой звучит итальянская, немецкая, французская, английская и русская речь.

В ноябре того года на Тоскану в целом и Флоренцию в частности обрушилось катастрофическое наводнение. Значительных человеческих жертв, к счастью, удалось избежать. Горожане встретили катаклизм спокойным достоинством, взаимопомощью и мрачноватой иронией: на наполовину затопленных ресторанах и магазинах появляются рукописные вывески «Невероятные скидки, цены ушли под воду!»

Было, однако, обстоятельство, которое отличало это стихийное бедствие от всех прочих: Флоренция — город-музей. Без проведения незамедлительных спасательно-реставрационных работ — существенная часть пострадавшего от воды мирового культурного наследия была бы утрачена безвозвратно. Ситуация представлялась столь серьёзной, что, позабыв на время об идеологических разногласиях, на помощь спешно вылетели специалисты из США, СССР и других стран по обе стороны Железного занавеса. И не только они. Тысячи студентов со всех концов Италии по собственной инициативе стекались в затопленный город, чтобы превратиться в тех, кого рукоплещущие газеты назовут «ангелами грязи».

Но кое о чём газетчики не догадывались и не писали: «ангелы» не только помогали сохранить древнее и великое. Одновременно они создавали нечто новое, такое, чего до того момента Италия никогда не видела. Там, на покрытых водой флорентийских улицах, в разноязыком трудовом единении, рождалась новая сила, которая уже совсем скоро до неузнаваемости изменит облик страны: студенческое движение.

Впрочем, было бы несправедливо приписывать роль локомотива перемен одним лишь студентам. Италия менялась и без их участия. И менялась стремительно.

После окончания Второй мировой войны сочетание финансовой помощи в рамках плана Маршалла и открытия новых европейских и американских рынков сбыта, недоступных во времена Муссолини, привело к взрывному росту промышленности, в первую очередь — экспортоориентированной. Ибо царившая в силу как военных, так и давних исторических причин тотальная безработица, прежде всего на Юге, сдерживала рост оплаты труда на чрезвычайно низком уровне. А это позволило предложить мировым рынкам дешёвые и достаточно качественные товары.

В результате в конце 50-х — начале 60-х годов случилось то, что принято называть «итальянским экономическим чудом». Проще говоря, наконец-то успешно завершилась начатая Кавуром индустриализация. Из отсталой аграрной страны Италия превращалась в одну из ведущих мировых экономик. Росли поступления в государственный бюджет, росли и доходы населения. Поднимала голову новая мелкая и средняя буржуазия. Квалифицированные рабочие и служащие уже могли позволить себе начать прицениваться к холодильникам, телевизорам и автомобилям. И отправлять детей в университеты. За десять лет число студентов в стране увеличилось вдвое.

Они же, эти студенты, видели и обратную сторону экономического бума: стремительно растущее неравенство. Наряду с формированием буржуазного среднего класса — значительная часть итальянцев продолжала жить в нищете. Граница в первую очередь пролегала между индустриальным Севером и аграрным Югом. Да, вы будете смеяться, но о том, что вторую половину страны всё-таки нужно тоже как-то развивать, правительство опять напрочь позабыло.

Особенно резко эти системные недостатки бросались в глаза на фоне того, что происходило в остальном мире. Студенты смотрели на запад и обнаруживали там Соединённые Штаты, ведущие войну сначала в Корее, а затем во Вьетнаме. Поворачивали головы на восток — и заворожённо следили за полётом Гагарина. Социалистическая модель явно выглядела предпочтительнее. Во всяком случае, — из итальянского далёка.

Следует учесть ещё один немаловажный фактор. Выше мы уже видели, как американцы, по своему обыкновению, без зазрения совести вмешивались во внутренние дела США по всей Италии. Не стоит, однако, думать, что пропагандисты и разведчики СССР в это время сидели сложа руки. Итальянская компартия щедро финансировалась из Москвы. На территории страны действовала разветвлённая советская агентурная сеть. А секретные склады с оружием имелись не только у «Гладио». Другими словами, Советский Союз вовсе не возражал бы против скорейшего начала Великой итальянской социалистической революции. Наоборот: как мог приближал этот день. Студенты же — отличный материал для идеологической обработки. Не стоит их в этом винить. У того, кто в молодости не был революционером, — нет сердца. У юных же итальянцев — сердца и, как мы уже успели увидеть во Флоренции, — прекрасные сердца, очень даже были.

— Если мы смогли спасти от грязи один город, — сказали они себе, — то почему бы нам не вычистить грязь и несправедливость по всей стране?..

Любую большую уборку надо с чего-то начинать. Начали с малого — с собственных университетов, потребовав введения студенческого самоуправления. Получив же отказ, — оккупировали классы и аудитории, вышвырнув на улицу неугодных ректоров, деканов и преподавателей. Власти отреагировали на это в обычной манере — дубинками и водомётами. Что имело ровно обратный желаемому эффект, ещё более укрепив студентов в мысли: неладно что-то в итальянском государстве. К протесту присоединялся один университет за другим. Из стен кампусов стычки с полицией выплёскивались на улицы и площади, постепенно перерастая в настоящие сражения, с баррикадами, горящими автомобилями, ранеными и даже первыми убитыми.

Интересно, что на этом этапе студенты-коммунисты дерутся плечом к плечу со студентами-неофашистами. Лишь позднее, по мере разрастания масштаба событий, фашистские лидеры сообразят, что таким образом сейчас собственными руками помогут красным прийти к власти, одумаются и начнут бить самих коммунистов. Не прекращая при этом колошматить полицию.

Кульминация событий пришлась на — не в метеорологическом смысле — «Жаркую осень» 1969 года, когда к студенческим волнениям присоединились рабочие. Нет, марксистская классовая теория здесь была не при делах. Хотя и нельзя сказать, что эти рабочие жили уж очень широко, но всё же их имущество отнюдь не ограничивалось собственными цепями. Требуя в ходе забастовок и манифестаций улучшения условий труда, они исходили из идей высшей справедливости, заботясь не только и не столько о себе, сколько о тех согражданах, которым меньше повезло в жизни. Истинные же пролетарии и беднейшие крестьяне, с ностальгией вспоминая золотую пору порядка и стабильности при Муссолини, записывались в неофашистские организации, брали дубины и шли давить красную гадину, в лице тех самых желавших им добра рабочих и студентов.