Следы ведут в прошлое - Иван Головня Страница 30

Когда Сорочинский с Вороным, свернув на сравнительно малолюдную улицу с броским названием «Проспект Красных Героев», проходят мимо двухэтажного дома с пооблупившимися, некогда голубыми стенами, шедший впереди Сорочинский с разгону натыкается на двух мужчин, которые, оживленно разговаривая, появляются вдруг перед самым его носом из-за угла. Пробормотав что-то неразборчивое, Сорочинский делает шаг в сторону, чтобы, разминувшись, продолжить свой путь, но не тут-то было.

– Воспитанные люди в таких случаях извиняются! – недовольно скрипит один из задетых Сорочинским прохожих, тощий мужчина среднего роста в длинном, застегнутым на все пуговицы сером плаще и такого же цвета форменной фуражке со следами молоточков на околыше.

Сорочинский оборачивается, чтобы дать сердитому гражданину надлежащий ответ и в нерешительности останавливается: щуплое аскетическое лицо с колючими глазками и русой бородкой человека в плаще вроде как знакомо ему. Присмотревшись повнимательней, Сорочинский узнает Жука. Со времени их последней встречи прошло не менее четырех лет, однако краткая запоминающаяся фамилия этого человека, а заодно и его имя-отчество мгновенно приходят на ум Сорочинского.

Похоже, что и Жук признал Сорочинского. Во всяком случае, он тоже останавливается и, не скрывая своего удивления, вперивается в Сорочинского.

Спутник Жука, плотный розовощекий мужчина средних лет с гладко зачесанными назад светлыми волосами, из-под коричневого пиджака которого виднеется вышитая украинская сорочка, делает по инерции шаг и замирает на месте, вопросительно глядя на своего товарища.

Заметив неладное, идущий сзади Сорочинского его охранник сует руки в просторные карманы пиджака и замедляет шаг. Он останавливается в тени каштана и, прислонившись к его стволу, косится на незнакомцев. Человек опытный и внимательный наверняка смог бы заметить, что в каждом кармане Вороного по револьверу, стволы которых направлены на Жука и его спутника.

– Пан Жук? – делает большие глаза Сорочинский и пробует усмехнуться.

– Он самый, – сухо отвечает Жук и, осмотревшись, в свою очередь, интересуется: – Пан Сорочинский, если мне не изменяет память?

При слове «Сорочинский» белесые брови розовощекого мужчины удивленно ползут вверх.

– Вы не ошиблись, Василий Сидорович. Это – я, – почтительно приподнимает край шляпы Сорочинский. – Добрый день! Рад вас видеть!

Сорочинский не кривит душой. Он действительно рад встрече с Жуком: появилась надежда встретиться с кем-нибудь из руководства бережанского подполья без помощи Васьки Пузыря. А может, пан Жук и является тем самым «кем-нибудь»?

С Жуком Павел Сорочинский познакомился летом семнадцатого года в Бережанске на одном из митингов, проводимых «Губернским общественным комитетом». Жук в то время работал на заводе сельскохозяйственных машин братьев Герцензонов главным инженером и был, как и Христич, одним из заводил «Губернского общественного комитета». Правда, между Жуком и Христичем была небольшая, но существенная разница: в отличие от богатого, многословного и суетливого Христича Жук жил только на свое жалованье, говорил редко и мало и умел держаться с завидным достоинством. С немцами Жук не сотрудничал. Но зато во время непродолжительного правления Директории он снова проявил политическую активность, и был избран в городскую управу советником по вопросам промышленного развития.

Обо всем этом Сорочинский чисто случайно узнал, находясь уже в войске батьки Махно, от одного из знакомых бережанцев, который когда-то также посещал митинги «Губернского общественного комитета».

Однако самого главного Сорочинский не знал, иначе он по-другому отнесся бы к этой неожиданной встрече. Он не знал, что незадолго до окончательного изгнания из Бережанска петлюровцев пан Жук был с треском выдворен из городской управы за то, что однажды на каком-то из торжеств осмелился покритиковать местные военные власти, а заодно и правительство, за жестокость по отношению к инакомыслящим. Когда же в Бережанск вступила Красная армия, Жук явился к новым властям и, рассказав о своих политических увлечениях и сотрудничестве с петлюровцами, попросил разрешения работать на том же заводе сельхозмашин, на котором работал прежде. Жуку пошли навстречу, и он принялся за восстановление разрушенного войной завода.

– Вроде как знакомая фамилия… – морщит лоб спутник Жука. – Уж не тот ли это Сорочинский, который в Сосницком уезде…

«А этот-то откуда меня знает?» – недоумевает Сорочинский.

– А то кто же? – передернув плечами, сердито бубнит Жук. – Как говорится, собственной персоной… Так вот, пан Сорочинский! – Жук поворачивается к Павлу Софроновичу и, буравя его своими колючими глазками, жестко чеканит: – Должен вас разочаровать, но я не рад вас видеть! Нисколько!

– Это почему же? – настораживается Сорочинский.

Предчувствуя недоброе, он напрягается и осматривается. Спокойный и невозмутимый Вороной стоит неподалеку и внимательно рассматривает вывеску парикмахерской. Причем рассматривает как-то странно, под углом. Увидев на стекле вывески отражение лица Вороного, Сорочинский догадывается, что его ординарец вовсе не ловит ворон, а незаметно наблюдает за людьми, с которыми разговаривает он, Сорочинский. Это несколько успокаивает начштаба. Зато на противоположной стороне улицы он замечает подозрительного типа в клетчатом костюме и надвинутой на глаза кепке с большим козырьком. Поставив ногу на пенек, тип долго и старательно завязывает на ботинке шнурок. Он явно подстраховывает Жука и его товарища.

– А вот почему! – подступив к Сорочинскому вплотную, тихо, но внятно говорит Жук. – Насколько нам известно, несмотря на все опасности и трудности, уполномоченному губповстанкома Григорию Голубю все же удалось пробраться к атаману Ветру. А если это действительно так, то он несомненно передал наш приказ о том, чтобы двадцать четвертого июня атаман Ветер прибыл в Бережанск. Атаман Ветер, – четко выговаривая каждый слог, повторяет Жук, – а не вы, пан Сорочинский! И не сегодня, а двадцать четвертого, в субботу!

«Ах, вот оно что!» – облегченно думает Сорочинский и только теперь чувствует, как от выступившего на лице пота чешется нос. Он вытирает лицо замусоленным платком, лихорадочно соображая при этом, что ответить этим панам.

Что это свои люди и люди, видать по всему, большие, из самого губповстанкома, сомневаться не приходится. Иначе откуда они все знают: и то, что он из Сосницкого уезда, и то, что Голубь находится в отряде атамана Ветра, и то, что Ветер должен явиться в Бережанск именно двадцать четвертого? Не ясновидящие же они! Или откуда этому здоровяку, которого он в глаза никогда не видел, знать его, Сорочинского, фамилию? Словом, это были те самые люди, ради которых он шел сюда, которых стремился любой ценой найти, причем без особой надежды на успех. И вот – на тебе! – они сами нашлись. Радоваться бы сейчас Сорочинскому – такая удача! – а радости нет. Что ни говори, а приказ он нарушил. Пусть и с благим намерением, а все же нарушил. И спуску, чувствуется, ему не будет. Люди, видать, серьезные, шутить не любят. Не придумав ничего определенного, Сорочинский решает перевести разговор на другое.