Завещание мессера Марко - Валентин Пронин Страница 30

– Небо благосклонно к нам, скромным владельцам книг, и избрало для подтверждения своей милости внимание светлейшего господина. – Китайцы хорошо говорили по-татарски, но вставляли в речь степняков свои изысканные обороты и почтительные обращения. Марко часто вел с ними откровенные и продолжительные беседы.

Все трое сели на подушки и обмахнулись веерами из тонких пластинок сандалового дерева. Когда был подан чай, Марко обратился к худощавому Чжан Сюню, человеку с приятным лицом и седыми волосами, одетому в простой халат:

– Повторите, пожалуйста, слова, написанные придворным историком о своем императоре.

– Извольте, светлейший господин. Сыма Цянь изложил свое мнение об императоре У-ди в следующих словах: «Ты считал себя и свои заслуги необычайными, а на самом деле был всю жизнь одурачен магами. Хотя временами ты и прозревал, но, как курильщик опиума, опять подпадал под власть их непристойной болтовни».

– Историк сказал так своему государю?

– Нет, конечно, но наказание все-таки постигло его. Придворный историк был оскоплен и отправлен в далекую ссылку.

Второй китаец, с густыми бровями и длинными ковыльными усами, одетый более тщательно, чем Чжан Сюнь, поднял вверх палец и произнес:

– Сыма Цянь в своих записях объяснил положение, в котором он оказался, он писал: «Верить и встречать недоверие, быть преданным и оказаться оклеветанным… Разве это не может не вызвать ненависть?»

Марко удивленно воскликнул:

– Неужели такие люди, как придворный историк, несли наказание напрасно? Может быть, поэтому столь обширная и многолюдная страна не смогла защитить себя от вторжения иноплеменных?

Китайцы помолчали. Потом Дун ответил:

– Было время, когда Поднебесная шла по великому пути. Для управления избирали способных и мудрых, учили верности, совершенствовались в дружелюбии. Старцы имели призрение, зрелые люди – применение, юные – воспитание. Силам людей давали выход, но не доводили их до изнеможения. По этой причине не возникали злые замыслы, не чинились кражи и грабежи, мятежи и смуты, и люди, выходя из дома, не запирали дверей. Теперь великий путь скрылся во мраке.

Марко с интересом слушал мудрецов павшей империи Сун. Они покорились степным варварам, но их мысли и чувства оставались свободными. Перед ними венецианец не разыгрывал непогрешимости вельможи. Он старался понять иносказательный смысл их искусных притчей.

Маленький седой Чжан Сюнь улыбнулся, будто извиняясь, и сказал:

– В летописях мы прочитали, что совершенномудрые государи не селили рядом ученых, простолюдинов и женщин из веселых кварталов. Теперь все перемешалось, поэтому люди забыли об уважении. Прежде не притворялись в делах и в жизни, чтобы заслужить похвалы вышестоящих. Должностями и титулами наделяли непременно в соответствии с истинными добродетелями. Сановники думали о благе людей и не шли на преступления, обирая и угнетая народ.

Важный Дун с ковыльными усами продолжил:

– Мужчин и женщин соединяли в соответствии с обычаями и ритуалом; от этого семьи были крепки, и не случалось в них раздора. Тогда небо не жалело для людей своей благодати, а люди были щедры на чувства – благожелательность и честность считались единственными мерами обхождения. В летописях говорится, что так было когда-то…

Удивительные вещи говорили желтые старики, в их непреклонной правде была великая сила, и начинало казаться, что острые копья и кривые мечи завоевателей со временем не смогут противостоять этой силе.

Три года Марко Поло находится вдали от ханского двора и управляет китайским городом, во многом изменился венецианский купец.

– Я вижу во сне голубые дали и родной дом над тихим каналом. В вашей стране, которая раньше других стран видит восход солнца, истина остается в записях ученых, как бы ни были грозны могучие владыки, – задумчиво произнес он.

– Вы правильно поняли все, светлейший господин, – кивнул седой головой Чжан Сюнь. – Древние говорили: «Падают города, но зеленые деревья становятся гуще и гуще». Погаснет пламя пожарищ, подрастут дети, и новые посевы многократно поднимутся на полях.

– Правда ли, что последний сунский император не знал оружия и окружил себя сотнями женщин, которые плясали при нем, купались в озерах и даже, впрягаясь в повозку, возили императора по дорожкам сада? – спросил Марко, смеясь.

– Все сказанное вами – правда, – развел руками Чжан Сюнь. – Император был добрый человек, но потворство своим слабостям привело его к гибели. Вы молоды, пейте солнечное вино жизни, но берегите силы, чтобы оценить его в старости. Только воздержанность утешает человека – привыкшего к ней не страшат никакие лишения.

– Лучше держаться подальше от женского обольщения и стремиться к совершенству души. – Дун провел пальцами по длинным усам и обмахнулся веером. – Совершенство души делает человека бесстрашным, и тысячи знаков – цзы через многие века пронесут истину об императорах, полководцах и других могущественных властителях…

– Мое правление в вашем городе тоже отметит беспристрастная кисть ученого? – прищурился Марко.

Дун переглянулся с Чжан Сюнем и поднял указательный палец.

– Это опасный разговор, но будем откровенны. Тем более, что если вы сочтете наши рассуждения преступными, то сможете причинить нам вред и за сказанное раньше, и за сказанное теперь…

– Продолжайте, – сказал Марко. Он смотрел на полукруглое пространство между ажурными столбиками беседки, заполненное небесной синевой, и не ждал хорошего.

– Не обижайтесь, светлейший господин, если я скажу вам правду. Для жителей Поднебесной вы тяжелоступающий варвар из скудных и грубых западных стран. Но, находясь на службе хана, вы проявляли усердие ровно настолько, насколько требовалось, чтобы не разорять тружеников и не проливать понапрасну кровь. Вы не оскорбили наши святыни и наши понятия. Став вельможей, вы остались честным купцом и любознательным путешественником. Наши мудрецы будут с одобрением вспоминать о вас в своих летописях.

– Почтенные друзья, – сказал Марко, – вы читаете в моем сердце, я верю, что истина для вас дороже жизни.

– Когда наступает лихолетье, никто не оказывает ученому поддержки, а льстивые клеветники стараются его погубить. Но даже пребывая в пучине бедствий, он твердо следует своим правилам, ни на мгновение не забывая о бедствиях народа, – заключил Чжан Сюнь.