Выживая – выживай! - Владимир Стрельцов Страница 30

Апраксия рассказывала о своей жизни просто и безыскусно. Родившись в небогатой семье, основным родом деятельности которой было активное воспроизводство потомства для последующей продажи детей на невольничьих рынках Апулии и Калабрии, она осталась в доме своих родителей только по причине внезапной болезни и смерти своей матери. Не зная никакого ремесла и не имея достоинств иных, нежели тех, что при рождении даровал ей Господь, она со временем стала куртизанкой средней руки, ублажая заезжих купцов. Однажды ей повезло, кому-то из негоциантов она угодила настолько, что тот решился взять ее с собой во Флоренцию, где он намеревался изрядно погреть руки, опустошая своим товаром тугие кошельки подданных Адальберта Богатого. Однако удача изменила ему, по пути во Флоренцию его обоз был ограблен сарацинами из Гарильяно, сам удалой купец погиб, а Апраксия, претерпев надругательства, была отпущена на все четыре стороны без куска хлеба и пятака в кармане. После долгих мытарств нашлись добрые люди, которые направили ее к стенам женского монастыря. Здесь она нашла пищу, кров, успокоение души своей, но отнюдь не тела, успевшего привыкнуть к регулярному мужскому почтению.

Именно о последнем она сокрушалась более всего в исповеди своей епископу Рима и просила найти того средство, способное облегчить ее терзания, и раз и навсегда избавить от дьявольских соблазнов.

Папа слушал ее рассеянно, большая часть исповеди прошла мимо ушей его по причине своей обыденности и многословности. Сергий, прищурясь, внимательно рассматривал лицо монахини, он видел, как блестели ее глаза, он слышал, как весенним ручьем журчала ее простая речь, он вдыхал пшенично-виноградную смесь запаха ее кожи и чувствовал поднимавшуюся в душе своей необоримую похоть. Он не сразу откликнулся даже, когда Апраксия замолчала, очевидно, закончив свой монолог о своей никчемной жизни.

Опомнившись, он быстро собрался с мыслями и, не зная, чем она закончила, назидательным тоном произнес:

— Да, дочь моя, история ваша грустна и поучительна, но выше всего на свете любовь Господа нашего к чадам своим и, как более всего любит и жалеет родитель из всего потомства дитя больное и беспомощное, так и Господь, Отец наш, проявляет особое внимание к нуждам самых сирых своих чад!

— Ваше Святейшество, но будет ли какой совет с вашей стороны, чтобы обуздать соблазны посещающие меня?

— Пост, эпитимья. …., — начал было бормотать Сергий, но та его неожиданно перебила:

— Ах, нет же! Чем больше времени я провожу в молитвах, тем более мной овладевает соблазн. А во время молитв мои мысли улетают так высоко, то есть, наоборот, падают так низко, что…., — монашка запуталась в речах и замолчала, досадуя на себя.

Разозлился и папа Сергий, ибо эта простая женщина своим неумелым языком на самом деле достаточно точно описала его собственное состояние.

— Необходимо утихомирить прежде свою плоть, после чего уже ничто не будет мешать душе вашей спокойно и разумно беседовать со Спасителем.

— Но как ее утихомирить?

— Исходя из вашей истории, вам должно быть это известно более, чем мне.

— Ваше Святейшество, вы предлагаете снова согрешить?

Сергий молча усмехнулся. В его душе сейчас не было Бога.

— Я не предлагаю вам вновь сделать свое тело достоянием любого заплатившего. Но ваш внутренний непокой имеет вполне ясную причину. Следовательно, утихомирить плоть вашу может только тот, кто сделает это, находясь на беспрестанной службе у Создателя, и, кто будет руководствоваться при этом исключительно спасением души вашей, а не наслаждением тела своего. Успокоив свою страсть, вы придете к Господу, и этот факт станет обеляющим свидетельством тому, кто возьмет прежде тело ваше. Такое под силу только священнику Церкви.

— О, Господи! Разве это возможно? Это разве будет угодно Ему?

— Тело ничто по сравнению со спасением души, которая более всего стремится говорить с Создателем и слышать истины его, ни на что более не отвлекаясь. Приготовьте же себя сестра к этому и оставайтесь здесь в ожидании того, кто будет успокаивать тело ваше. О прочем позабочусь я сам.

Сергий выскочил из сакристии, вслед ему летели благодарные слова глупой монахини. Сам епископ с сильно бьющимся сердцем осмотрел все закоулки святой базилики и предусмотрительно запер все двери. Закончив осмотр и убедившись, что они с Апраксией остались одни, он решительным шагом подошел к ризнице и распахнул дверцу. И что же? Монашка оказалась на редкость послушной и уже во всеоружии ждала грядущее «успокоение»!

Как запойному пьянице после долгого воздержания достаточно всего одного бокала вина, чтобы забыть о всех своих обетах, ограничениях и страхах за здоровье, так и верховному иерарху Святой католической церкви оказалось достаточно одного подобного случая с несчастной и недалекой Апраксией, чтобы в последующие дни низвергнуть в прах авторитет и свой, и своего сана, и самой Святой Церкви. Казалось, томившиеся возле ворот его души бесы с ликующим криком заполнили приоткрытое им пространство. Подготовив «надлежащим» образом душу Апраксии к восприятию слова Божьего, Сергий осведомился у той о наличии среди ее сестер также имеющих, подобно Апраксии, проблемы мятущегося духа, и методично и скоро начал осуществлять конвейерное «оздоровление». Наверное, нет надобности смаковать подробности многочисленных случаев дальнейшего грехопадения, со стороны все это выглядело чудовищно мерзко и жалко. Все, кто оказывался посвященным в последний год жизни Сергия Третьего, приходили в трепет от того, что все это творилось подчас в пределах Божьих храмов или в стенах священных монастырей, куда Сергий ближе к осени повадился наведываться с визитами, как хорь в курятник. И ведь нельзя сказать, что волна безумия накрыла почтенного старца, нет, в делах политических и хозяйственных он по-прежнему управлял Римом и Италией со всей мудростью, приобретенной по ходу прожитых лет. Скорее, смирившись с греховностью своей натуры, он отчаянно махнул на все на это рукой, стараясь не думать об оценке и возмездии, которые он получит в мире ином, и о том, какую память о себе и Церкви, управляемой им, он оставит потомкам. Впрочем, о последнем он даже заботился больше, чем о том, каким предстанет пред Господом, ибо его визиты в монастыри, его пирушки в Городе Льва заканчивались обычно щедрыми дарами оскверненным монашкам или дрожащим от ужаса и непристойности совершенного аббатисам, которым он приказывал молиться о себе по сто раз на дню.

Сергий в эти дни находил особое удовольствие в прощении и даже поощрении лиц, застигнутых в Риме или его окрестностях за прелюбодеянием. Особым настроением понтифика при этом воспользовался не кто иной, как сам император Константинополя Лев Шестой, страстно желавший жениться в четвертый раз, на что его строптивый патриарх Николай Мистик наотрез отказывался давать свое согласие и даже одно время закрывал перед венчанным сластолюбцем ворота церквей. А вот папа Сергий с готовностью благословил базилевса, запутавшегося в амурной паутине, сплетенной тому некоей «угольноокой» Зоей ²⁹ — по всей видимости, соблазны и устремления восточного владыки были как никогда понятны и близки ему самому. В итоге в Константинополь были отправлены послы с благой для Льва Шестого вестью, его браку Церковью позволено быть.