Филипп Август - Эрнест Дюплесси Страница 3

– Клянусь небом! – вскричал Куси, подъехавший к своему другу, – как это неприятно!

– Надо возвращаться, – сказал оруженосец.

– Осмотрим сначала местность, – возразил молодой человек, энергичность которого восставала против подобного предложения.

Посмотрев с минуту на препятствие, он позвал одного из своих пажей и велел подать ему шлем и меч.

– Какое новое сумасбродство ты замышляешь? – с живостью осведомился граф д’Овернь. – Что хочешь ты делать?

– Нечто очень простое, – холодно отвечал Куси. – Ветер доносит до меня звуки голосов из ущелья, которое ты видишь там, и я хочу поехать туда расспросить о дороге.

– Что ты это, Куси? Ни человек, ни лошадь не могут перескочить через это ущелье.

– Ты не сказал бы этого, если бы знал, на что способен мой славный Зербелин, – возразил молодой человек, лаская шею своего арабского коня. – Для него этот прыжок будет игрушкой.

– Но ведь противоположный берег покатист! Твоя лошадь не может там удержаться, если и перепрыгнет. Притом она устала.

– Устала! Ты ее не знаешь, говорю тебе. Ну, пропустите же! – прибавил Куси, обращаясь к солдатам.

Не слушая более возражений, он отъехал на несколько шагов, потом кольнул лошадь шпорами и пустил ее вперед. Повинуясь своему всаднику, конь полетел, как стрела, и легко перепрыгнул через бездну. Но случилось то, что предвидел Тибо д’Овернь. Зербелин не смог удержаться на покатой скале, поскользнулся – и лошадь и всадник покатились на дно ущелья.

– Боже мой! – вскричал испуганный граф, наклонившись над бездной. – Он погиб! Куси! Куси! Отвечай! Ты ушибся?

– Зербелин не ушибся, – раздался жалобный голос из глубины ущелья.

– А ты? Отвечай же!

Слабый стон был единственным ответом, который получил граф д’Овернь. Он старался, наклонившись сильнее, разглядеть дно бездны, но густые кусты, росшие на берегу потока, мешали ему. Но Гуго де Барр, оруженосец, исполнявший должность проводника, соскочил с лошади и, сняв наскоро самые тяжелые части доспеха, начал спускаться по скользкой покатости ущелья, но его остановил громкий окрик:

– Остановитесь! Остановитесь! Если вы пойдете далее, ваши ноги столкнут камни, которые могут нас завалить.

– Кто вы? – спросил граф д’Овернь.

– Отшельник часовни Дорской Богоматери, – отвечал голос. – Если вы друзья этого рыцаря, езжайте назад и через милю отсюда найдете дорогу, которая ведет к ущелью, но если вы его враги, я приказываю вам именем Бога Живого продолжать ваш путь, не преследуя его, потому что он не в состоянии защищаться и находится под покровительством креста.

Не удостоив ответом оскорбительное подозрение, заключавшееся в последних словах, граф д’Овернь немедленно поехал назад с своей свитой и действительно нашел на указанном отшельником расстоянии тропинку, которую не заметил, проезжая мимо, до того она показалась ему узка и непроходима. Но едва он сделал по ней несколько шагов, как узнал, что эта дорога, искусно проложенная между откосами ущелья, мало-помалу расширяется и ведет в долину по отлогому и почти неприметному склону. Скоро он заметил на берегу потока группу из оруженосцев и камеристок. Среди них, возле прекрасного испанского жеребца, каких в то время любили дамы, стоял арабский конь Куси. Целый и невредимый, но еще испуганный своим падением, скакун вырывался из рук четырех пажей, удерживавших его.

В нескольких шагах далее виднелся вход в грот, вырытый в скале рукою человека. Тибо д’Овернь, соскочив наземь, направился в ту сторону, и первое, что поразило его взгляд, когда он переступил порог грота, был его друг, лежавший без чувств на грубом ложе, составленном из соломы и сухого тростника.

Высокий старик в коричневой рясе, с худым лицом и длинной белой бородой, сидел возле молодого человека. Тонкая струя крови лилась из руки последнего в деревянную чашку, которую держал паж.

Рядом с отшельником стоял низенький мужчина с седыми волосами, богато одетый, живые и проницательные глаза которого, властные черты и резкие движения выдавали человека вспыльчивого характера, не привыкшего к противоречию.

Он смотрел на эту сцену скорее с любопытством, чем с сочувствием. Взор его переносился даже с каким-то раздражением с раненого на молодую женщину лет двадцати, которая была его дочерью и прекрасное лицо которой, обращенное к раненому, горело кротким состраданием и нежным беспокойством.

В то время, когда все женщины, даже самые знатные, должны были, по обычаю, оказывать помощь раненым рыцарям и имели первоначальные понятия о хирургии, поступок молодой дамы был весьма естественным. Без жеманства и ложного стыда она стояла на коленах напротив отшельника и в своих нежных ладонях держала руку Куси, подстерегая минуту, когда он придет в чувство.

Граф д’Овернь остановился у входа в грот, с беспокойством ожидая результата кровопускания и не смея прервать молчания. Гуго де Барр последовал за ним, как и любимый паж Куси, Эрмольд де Марси, пятнадцатилетний юноша. Испугавшись крови, Эрмольд схватил Гуго за руку.

– Они его убьют, – сказал он шепотом. – Посмотри, как хозяин бледен.

– Молчи, сумасшедший, – отвечал Гуго де Барр также тихо. – Разве ты никогда не видал, как наш цирюльник пускает кровь старому барону?

– Этот отшельник имеет дурные умыслы, говорю тебе, – настаивал парнишка. – Посмотри, как он рассматривает карбункул, служащий печатью сиру Ги. Он хочет его убить, чтобы потом обокрасть.

– Ты что, рассудка лишился? – возразил его старший товарищ почти с негодованием. – Разве граф д’Овернь, знающий хирургию не хуже священника, позволил бы пролить кровь своего брата по оружию, если бы не знал, что это для его пользы… Посмотри, вот сир Ги открывает глаза. Господь да благословит вас, святой отшельник, за помощь, которую вы подали господину! – прибавил он вслух.

Куси в самом деле опомнился от обморока. Он обвел грот еще затуманенным взором и, узнав графа д’Оверня, промолвил голосом слабым, но с веселой улыбкой:

– Ну, Тибо, я чуть было не прыгнул дальше, чем хотел, и Зербелин чуть было не унес меня прямо в рай.

Приметив молодую даму, стоявшую на коленях возле него, он прибавил вежливым тоном:

– Тысячу раз благодарю вас, прелестная сударыня. Вы возвратили мне больше сил, чем я смел надеяться, и я могу теперь встать. Дай мне руку, Гуго.

Но отшельник властно положил ладонь на грудь молодого человека и сказал тоном более насмешливым, чем сострадательным:

– Имейте терпение, сын мой. Может быть, этот жалкий мир не весьма приятное местопребывание. Однако если вы не хотите променять почетное место, которое в нем занимаете, на шесть футов земли в углу кладбища, надо лежать спокойно. Мы перенесем вас в Сен-Павенскую часовню, где вы найдете помещение более приличное для больного и где я поставлю вас на ноги в два дня, если ваш мудрый ум согласится слушать мои советы в продолжение столь значительного времени.