Когти тигра - Леонид Платов Страница 3

Спрашиваю вас: будь вам тринадцать лет, усидели бы вы после этого в своем Гайвороне?

А, то-то и оно!..

Но, к сожалению, в плане, старательно обдуманном, оказался изъян: сбежав из Гайворона следом за докладчиком, Григорий уже не застал его в Севастополе. Незадолго перед тем корабль, на котором тот служил, ушел в дальний поход к берегам Турции.

И все-таки волшебный фонарь не подвел. Вместо родича-комендора тотчас же рядом с Григорием очутился заботливый Кот в сапогах. А главное, море было тут же, еще более красивое и манящее, чем на разноцветных картинках – диапозитивах…

ЧЕРЕСЧУР ЗАДУМЧИВЫЙ

Выяснилось, впрочем, что любовь Григория – без взаимности: он-то любил море, но море не любило его.

И кто бы мог подумать: он укачивался!

В таких случаях Володька, опекун его, всегда старался быть рядом. А вместе с ним являлась на выручку тень Нельсона.

Конечно, отчасти утешительно было узнать, что и Нельсона укачивало. Но ведь он был адмиралом. Кто бы осмелился списать его за это с корабля? А Григория запросто могли списать. Подумаешь, кухарь на сейнере (такая была у него незавидная должность)!

Да и кухарь-то он был, признаться, никудышный. Пожалуй, самый никудышный на всем Черном море. А может быть, даже и на остальных морях.

Вечно все валилось у него из рук: ложки, плошки, тарелки, сковородки. Как-то, выйдя с вечера в море, рыбаки должны были обходиться за завтраком одной-единственной ложкой на всех. То-то досталось кухарю! Накануне, споласкивая ложки после ужина, он по рассеянности шваркнул их за борт вместе с водой из бачка.

– Ну что ты такой задумчивый? – попрекал его Володька. – Это на лавочке в сквере можно быть задумчивым. А море, учти, не любит задумчивых.

Зато Григорий очень быстро научился чинить сети, сушить их и убирать в трюм сейнера. А когда принимался сращивать концы пенькового троса или чистить металлической щеткой якорную цепь, то уж тут просто залюбоваться можно было его работой.

– Имеет талант в пальцах! – глубокомысленно говорил отец Володьки. Но тотчас же прибавлял, потому что был справедливым человеком: – А морских ног не имеет. И зачем ему, скажи, маяться в море? На берегу тоже работы хватает. Слесарь из него был бы подходящий.

Володька сердился на отца:

– Ну что вы, батя: мается, мается! Да, мается, но молчит! Сами ж видели. Чуть засвежеет, весь делается зеленый, но пощады у моря не просит. Зубы стиснет и работает!.. А ноги что! – Он пренебрежительно отмахивался.

– Еще отрастут морские ноги!

Домой Григорий написал, чтобы не беспокоились за него, «все добрэ», у вожака ватаги принят как родной и ходит не только в море, но и в школу. Все довольны им, море – тоже. (Пришлось-таки взять грех на душу!) …Летом ватага ловила кефаль, серебристые стада которой близко подходят к берегу. Осенью та же кефаль, войдя в возраст, называется лобанами. Рыбу лежень, плоскую камбалу, ловят на крючковую снасть. А ставрида по глупости идет на подсвечивание.

Чего только нет в этом Черном море! И названия-то у рыб диковинные, как они сами; расскажи в Гайвороне – не поверят.

Был в море, например, звездочет, забавный уродец. А еще морская игла, морской скорпион, морской таракан, морская собачка (умеет больно щипаться), морская лисица (или скат), морской петух, морской конек (похож на шахматного).

А у берега, под камнями, водились крабы, и среди них – стыдливый (назван так потому, что, будучи пойман, закрывает клешнями «лицо»).

В море обитал также моллюск-диверсант. На вид был безобидный червячок, но аппетит имел огромный; питался деревянными сооружениями: сваями и днищами судов. За три летних месяца успевал проточить доску до пяти сантиметров в глубину. Из-за него деревянные суда обшивают медью или цинком и стараются почаще вытаскивать на берег для просушки.

Море полно загадок. Со дна его раздаются голоса – чаще всего ночью. В Гайвороне сказали бы, перекрестясь: «Души утопленников» – и стали бы обходить берег стороной.

Но Григорию очень хотелось понять, что это за голоса.

Однажды вечером он сидел у вытащенного до половины из воды баркаса и, обхватив колени руками, смотрел на море. Было оно все в искрах-блестках – будто звездная пыль беспрестанно сыпалась на воду с неба.

Рядом присел на песок Володька:

– Море слушаешь?

– Ага.

Длинная пауза.

– Володька, а чого воно так стогнэ?

– То горбыль голос подает, – безмятежно пояснил Володька. – Рыба такая есть. Когда мечет икру, то очень громко стонет.

– До самого берега пидплывае?

– Зачем? Горбыля с глубины до сорока метров слыхать.

Снова пауза.

– А хто цэ хропэ?

Склонив голову, Володька прислушался.

– Петух морской. Помнишь, вчера в сети один попался? Спинные плавники пестрые у него – красные, желтые и синие. Он, бывает, еще подсвистывает. Он не вредный. Ты его не бойся.

– А я и не боюся. Я до моря привыкаю…

ПОТОМКИ ЖИТЕЛЕЙ АТЛАНТИДЫ

Но, конечно, удивительнее всех были дельфины, иначе – карликовые киты.

До чего же любопытные и доверчивые, ну совсем как маленькие дети!

Они не боялись приближаться к сейнеру, весело играли под его кормой, подолгу сопровождали сейнер в море. Любопытство и губило их. Рыбаки как бы приманивали дельфинов на шум винтов, а когда животные приближались, безжалостно били по ним из ружей.

Ловили дельфинов также сетями. Загоняли, стуча под водой камнем о камень, крича, свистя, улюлюкая, тарахтя в ведра и сковородки.

Вот когда наконец кухари могли отвести душу!

Довелось Григорию участвовать и в совсем уж фантастической облаве в воде. Способ ли лова это был, ныне оставленный, отец ли Володьки решил доставить развлечение рыбакам, трудно сказать.

В тот день дельфины упрямились, не хотели идти в сети. Сейнера покачивались на мертвой зыби. Грохот, дребезг, звон стояли над морем. Вдруг мановением руки вожак приостановил шумовой концерт. Кухари на всех сейнерах замерли, дрожа от нетерпения.

– Желающие – в воду!

И тотчас стало пестро над палубами от торопливо стаскиваемых тельняшек.

Восторженно вопя, Григорий кинулся за борт. С тонущего корабля не прыгают быстрее.

Тут-то для кухарей и началось раздолье! Вода между сейнерами и сетью сразу была сбита в пену. Кутерьма поднялась такая, что не только дельфины, но и кашалот кинулся бы с перепугу в сеть.

Домой вернулись с богатой добычей.

Но дома настроение у Григория упало. Вроде бы щемило и щемило на сердце. Взрослые, узнав об этом, конечно, только посмеялись бы. Но что поделать: взрослые так быстро забывают о том, что и сами когда-то были детьми.