Белые и синие - Александр Дюма Страница 3

Между тем Тетрель отвел мальчика в сторону и прошептал ему на ухо:

— Ты идешь в гостиницу «У фонаря»?

— Да, гражданин, — ответил мальчик.

— Ты встретишься там с двумя земляками из Безансона, которые приехали защищать и требовать освобождения генерал-адъютанта Шарля Перрена, обвиненного в измене.

— Да, это граждане Дюмон и Баллю.

— Так точно. Ну вот, передай им, что, пока они остаются здесь, пусть не только не рассчитывают на спасение своего подопечного, но также не ждут ничего хорошего для себя. Видишь ли, речь попросту идет об их жизни.

— Я не понимаю, — отозвался мальчик.

— Неужто ты не понимаешь, что Сен-Жюст прикажет свернуть им шеи, как двум цыплятам, если они останутся здесь? Посоветуй им убираться отсюда, и как можно быстрее.

— На кого мне сослаться?

— Не вздумай этого делать, а не то меня заставят расплачиваться за разбитые, то есть за неразбитые горшки.

Затем, выпрямившись, он произнес:

— Отлично, вы благонадежные граждане, ступайте своей дорогой. И вы тоже — вперед, шагом марш!

Гражданин Тетрель удалился во главе своего отряда, оставив гражданина Коклеса исполненным гордости оттого, что он в течение десяти минут разговаривал со столь важной особой, и приведя гражданина Шарля в смятение своим сообщением.

Оба молча продолжали свой путь.

Стояла пасмурная, унылая погода, как водится в декабре на севере и востоке Франции; несмотря на то что близилось полнолуние, огромные черные тучи, бежавшие друг за другом, словно волны на экваторе, то и дело закрывали луну.

Чтобы добраться до гостиницы «У фонаря», расположенной на бывшей улице Архиепископства, ныне улице Богини Разума, нужно было пересечь Рыночную площадь, в конце которой возвышался помост; погруженный в свои мысли, мальчик едва не налетел на это сооружение.

— Берегись, гражданин Шарль, — рассмеялся конюх, — ты сейчас разнесешь гильотину.

Шарль вскрикнул и в ужасе отшатнулся.

И тут из-за туч ненадолго выглянула луна, явив их взорам страшное орудие, и бледный, печальный свет на миг озарил нож гильотины.

— Господи! Неужели это пускают в ход? — простодушно спросил мальчик, прижимаясь к Коклесу.

— Ты спрашиваешь, пускают ли это в ход? — весело откликнулся конюх. — А то как же, причем каждый день. Сегодня настал черед мамаши Резен. Она попала сюда несмотря на свои восемьдесят лет. Напрасно она кричала палачу: «Послушай, сынок, не стоит меня убивать: подожди немного, и я сама околею»; она рухнула так живо, как будто ей было только двадцать.

— Что же сделала эта несчастная женщина?

— Она дала ломоть хлеба голодному австрийцу. Напрасно она объясняла, что приняла его за земляка, поскольку он просил есть по-немецки; ей отвечали, что со времен не помню какого тирана эльзасцы и австрийцы уже не соотечественники.

Бедный мальчик, впервые покинувший отчий дом и никогда еще не испытавший столько разнообразных чувств за один-единственный вечер, почувствовал озноб. Что было тому виной — погода или рассказ Коклеса? Он окинул прощальным взглядом орудие смерти, которое снова, вслед за луной, скрылось в ночи, подобно призраку, и спросил, дрожа всем телом:

— Далеко ли еще до гостиницы «У фонаря»?

— Да нет, право, вот и она, — отозвался Коклес, указывая ему на огромный фонарь, висевший над воротами и освещавший улицу на двадцать шагов.

— Как раз вовремя! — пробормотал мальчик, стуча зубами.

Пробежав остаток пути, то есть десять-двенадцать шагов, он отворил дверь гостиницы, выходившую на улицу, и устремился, крича от радости, на кухню, в необъятном оча-те которой пылал сильный огонь. Госпожа Тейч отвечала на его крик таким же радостным возгласом; она никогда не видела Шарля, порученного ей, но сразу поняла, кто это, потому что его привел Коклес, также появившийся на пороге с фонарем в руке.