Лев пробуждается - Роберт Лоу Страница 3

Псаренок был потрясен, увидев, как все эти люди — больше народу он еще в жизни не видел — растекаются вокруг замка, будто пролитое масло. Но еще бо́льшим потрясением было видеть, как необузданны хердманстонские псы, так что их волчий вой взбеленил каждую гончую в Дугласдейле. Берне Филипп был в ярости, но, ко всеобщему изумлению, облик и запах Псаренка угомонил двух здоровенных бестий едва ли не тотчас же.

— Это Микел, — поведал ему господин Хэл, а пес поглядел на Псаренка большими ясными глазами. — Сие значит «крупный», старое лотийское слово. Второго кличут Велди, сиречь «мощь» на том же языке.

Псаренок кивнул. Дух у него сперло от внимания высоченного улыбающегося Хэла и его высоченной улыбающейся свиты с прозвищами вроде Куцехвостый Хоб и Джок Недоделанный. Велди, свесив розовый язык между белыми грядами зубов, глядел на Псаренка своими сине-карими очами не мигая, и сердце у мальчика вдруг занялось от ощущения, что эти псы — ангелы в чужом обличье.

Он попытался высказать это, но выдавил лишь «ангелы», отчего великаны расхохотались. Один крепко хлопнул его по плечу, едва не вогнав в землю.

— Ангелы, ась? Еси здешний дурачок, нет ли? — сказал он — Псаренок слышал, как другие кличут его Лисовином Уотти. — Раз лише реки не то имя, и сии пекельные выжлецы мигом втопчут тебя в слякоть.

По горечи его тона Псаренок понял, что псы хоть раз, да опрокинули Лисовина Уотти в грязь; он мог бы поклясться, что при этом Микел подмигнул ему и рассмеялся, отчего Лисовин Уотти насупился, зато остальные принялись хлопать себя по ляжкам, потешаясь над ним.

Сэр Хэл, ухмыляясь, велел ему усердно заботиться о его питомцах, и Псаренок, поглядев снизу вверх на старо-юный бородатый лик с глазами цвета морской хмари, полюбил этого человека сей же миг; Микел, ткнув колючую морду мальцу под мышку, поглядел на него огромными сине-карими глазами.

Однажды, едва прибыв в Дуглас, Псаренок видел гончую, размером не уступавшую Микелу. Он узнал, что это волкодав — жесткошерстный и ростом вроде бы не уступавший пони, но Псаренок понимал, что тогда был мельче ростом, и вполне может статься, что у дирхаундов ноги еще того длиннее.

Это животное издохло, когда Псаренку было восемь, два года спустя с той поры, когда его мать, преисполненная гордости и отчаяния, ввела его через проездную башню в замок, тогда еще деревянный. На ней висел щит Дугласа с тремя серебряными звездами, именуемыми муллетами, как поведали Псаренку, хоть он и не видел в них никакого сходства с рыбой, прозываемой также кефалью. Теперь-то он знал — потому что Джейми Дуглас открыл ему, — что это слово произошло от старофранцузского molette, сиречь звезда с шестью лучами.

Несмотря на разницу в сословиях, Джейми дружит с ним, умеет читать и знает, где находится Франция. Псаренок же не умеет читать вовсе, не представляет, где Англия, и лишь смутно догадывается, что Шотландия — это довольно близко от Дугласдейла.

Он знал, что англичане из Англии все равно пришли в Дугласдейл, потому что Джейми в эти дни почти ни о чем больше не говорил, сетуя, что его мать сдалась без боя; а теперь люди Каррика так и роились внутри и снаружи замка Дуглас, а государь Брюс, юный и самоуверенный до кичливости, вежливо взял все в свои руки от имени англичан — хоть сам таковым и не был.

Единственное, в чем Псаренок был уверен в своей жизни, вещь, за которую цеплялся, когда вокруг все кружилось, как желтая листва на свежем ветру, — это его возраст, одиннадцать лет. Он знал это, потому что слыхал, как мать это говорит, и помнил ее голос лучше, чем лицо.

Своего отца Псаренок не помнил, хоть и хранил лохмотья воспоминаний о том, как ковыляет по вспаханной борозде за человеком, причмокивающим губами двум собственным волам, глядя, как лемех плуга вздымает землю волной. И до сих пор чувствовал рыхлую почву между пальцами босых ног, видел кружение птиц, с криком бросавшихся на вскрытых букашек и червей. Его заботой было поспеть к червям первым, чтобы безопасно прикопать их землей, ибо они такие же землепашцы, как и человек. Слышал голос, говоривший это, и думал, что это мог быть его отец, но все это скрылось, кроме момента, когда большущее тятино лицо опустилось до его роста, а ладони с растрескавшейся кожей сжали с обеих сторон его узенькие плечики.

Это произошло через миг после того, как Псаренок прибежал через поля, стиснув в руках котомку из дерюги со шматом вчерашней каши и двумя лепешками. Бежал, как лань, туда, где стоял тятя с волами, гордый их обладанием. Больше ни у кого не было столь ценного достояния.

Батюшка поглядел на него долгим взором, а потом присел на корточки, оказавшись с ним лицом к лицу.

— Бежавши прытко, аки малый выжлец, — печально проговорил он. — Прытко, аки малый выжлец.

А на следующий день матушка отвела его в замок и предстала перед берне. Теперь Псаренок стыдился, что не может толком вспомнить матушкин лик, зато помнил ее голос и ощущение ее ладони, лежавшей на макушке его причесанной головы.

— Вот, привела его, — поведала она. — Как государь и сказывал, будет бегать прытко, аки выжлецы. Ему шесть.

С той поры были лишь эти камни да псы.

Малк, подручный берне, подсчитывал возраст Псаренка, отмечая его в Свитках вкупе с датами рождения всех борзых и их родословными. Псаренка это не волновало, ибо он даже и не ведал, что Малк может отследить предков каждой борзой на несколько поколений, а Псаренка записал лишь как отпрыска «вилланов» из скопища утлых домишек в двадцати милях от замка.

И уж совсем Псаренок удивился бы, кабы узнал, что у него еще и имя есть — Алейсандир, аки у короля, что свалился с Файфского утеса, низринув всю Шотландию в хаос, в тот самый год, когда родился Псаренок, но тот ни о чем таком и ведать не ведал, будучи Псаренком настолько долго, что другое имя запамятовал напрочь.

— Изыдите, кули дерьма!

Этот голос заставил Псаренка виновато метнуться обратно к конурам; Пряженик отпихивал псов прочь, а позади него потягивался и шумно зевал Червец; из его всклокоченных волос торчала солома. Псаренок почесал место укуса блохи и полуприсел, как обычно при резких шумах и неожиданностях, потому что тяжелая дверь с грохотом распахнулась, впустив холодный свет и студеный воздух.

— Прочь, щенки!

Ненадолго обрисовавшись силуэтом на фоне светлого квадрата двери, пришедший чуть помедлил и ступил внутрь, щелкая собачьим хлыстом; прекрасно знающие его борзые подались назад, но тут же начали тесниться вперед, поджав хвосты, ласкаясь и поскуливая.

Берне Филиппу пришлось сгорбиться, чтобы не задеть низкую кровлю, хоть он и был невысок ростом. Он надел кожаный жилет, чтобы защитить простой перепачканный балахон, тоже надетый дабы псы не замарали его светло-серый полукафтан. На губах у него играла обыкновенная кислая ухмылка, щетинившая его подстриженную черную бородку.

— Ну же, ну же, пошевеливайтесь, — проворчал он. — Надо дело сделать. Где Пряженик?

Пряженик пробрался вперед, обирая с себя солому и протирая слипающиеся со сна глаза. И отвесил поклон, чуть ли не с насмешкой продемонстрировав свои скудные познания французского: