Малефисента. История темной феи - Серена Валентино Страница 3

Две ведьмы стояли на обдуваемых ветрами утесах возле замка. Они сильно разнились по возрасту и навыкам колдовства, зато очень сходились в чувствительности и уязвимости. Под ними, плюясь зловонной черной пеной, клокотало бурное море, а небо над их головами было затянуто густым темно-пурпурным дымом. Поглощая свет солнца, этот дым покрывал все королевство мрачной пеленой.

В какую бы сторону ни смотрела Цирцея, повсюду ей виделись следы взорвавшейся Урсулы. Невыносимое, тошнотворное зрелище. Все вокруг – и почерневшие берега, и обрушенные скалы – было отмечено печатью разрушения, от которого души ведьм наполнялись унынием и печалью. Вместо того чтобы сокрушаться, Цирцее стоило бы направить свою магию на то, чтобы возродить в королевстве жизнь и процветание, но ей никак не хватало духу взяться за столь грандиозную задачу. Пока еще не хватало. Сейчас ей казалось, что если она попытается, то тем самым уничтожит последнюю память о том, что осталось от ее старой подруги Урсулы.

– Старой подруги, которая вырвала твою душу из тела, превратив его в пустую оболочку – считай, в шелуху. А сколько было таких осиротевших душ – и не счесть, – напомнила ей Нянюшка, как обычно легко прочитав ее мысли.

Цирцея печально усмехнулась, признавая ее правоту. Но в ее представлении эта Урсула, которая предала ее, была не той Урсулой, которую она знала еще девочкой. В те времена Урсула, хоть и славилась буйным нравом, умела привлекать к себе сердца. Для старших сестер Цирцеи она была самым близким, самым дорогим другом, а для самой Цирцеи – кем-то вроде любящей тетушки, которая приносила ей радужные шарики из пены и рассказывала дивные истории о море. Цирцея обожала ее. А то чудовище, та тварь, в которую превратилась Урсула, не имела с ней настоящей ничего общего. Это было какое-то совсем чужое существо, снедаемое горем, злобой и жаждой власти. А самое ужасное в том, что в черные бездны отчаяния эту женщину вверг не кто-нибудь, а ее родной брат, оттолкнувший и презревший ее. Цирцее вспомнилось, какой она увидела Урсулу в тот день. Она тогда подумала даже, что родными глазами Урсулы на нее смотрит кто-то другой – вернее, нечто другое. Ее даже холод пробрал от этих воспоминаний.

В тот день Цирцее хотелось бежать прочь со всех ног, но она сумела убедить себя, что у нее просто разыгралось воображение. Она напомнила себе, что всю жизнь всегда доверяла Урсуле и никогда даже мысли не допускала, что та может причинить ей какое-то зло. Но если бы Цирцея действительно была честна сама с собой, она вряд ли смогла бы отрицать, что тварь, вселившаяся в тот день в ее старую подругу, не питала к ней никаких добрых чувств. Это было очевидно, но... Цирцея попросту не захотела увидеть этого. Она подавила свой страх, задвинула его в сторонку и заставила себя увидеть перед собой ту же самую женщину, которую всю жизнь любила. Так и получилось, что она сама позволила жуткой морской ведьме поймать себя в ловушку, и Урсула получила возможность использовать ее как пешку в игре, как инструмент воздействия на ее старших сестер.

Так женщина, которую она любила всем сердцем, предала ее.

«Нет, – решила она, – Урсула предала саму себя». А теперь она мертва, и от нее ничего не осталось, кроме дыма, черной слякоти и пепла. Цирцея уже ничем не могла ей помочь – и все же продолжала терзаться вопросами, на которые не было ответов. Почему Урсула не открылась ей, не поговорила с ней начистоту? Почему она не рассказала ей всю историю целиком – ту, которую рассказала сестрам Цирцеи? Тогда Цирцея непременно помогла бы Урсуле уничтожить Тритона, не втягивая в это его младшую дочь. Все это была одна сплошная глупость. Уж Урсула должна была знать, что Цирцее вполне по силам справиться с Тритоном. А еще она должна была сообразить, что Цирцея ни за что не стала бы подвергать опасности Ариэль.

«Будь он проклят, Тритон, за что, что он сотворил со своей сестрой! Провались он в Аид за его преступления! Будь он проклят за то, что из-за него Урсула забыла, кто она есть на самом деле. И. за то, что она превратилась в мерзкую тварь, созданную его собственными руками!»

Как же трудно ей было сдерживаться, чтобы не навести на Тритона какую-нибудь самую страшную порчу! Ей нестерпимо хотелось рассказать ему, что, когда она коснулась ожерелья Урсулы, ей стало известно все, что та испытала – все причины ее неистовой ярости, горя и боли. Цирцея своими ушами услышала каждое подлое слово, своими глазами увидела каждое гнусное, полное ненависти унижение, которые Урсуле приходилось терпеть от Тритона. У Цирцеи от них едва не разорвалось сердце – и наверняка то же самое случилось и с Урсулой. Возможно, в один прекрасный день Цирцея вернет Тритону каждое его мерзкое слово. Но не сейчас... Сейчас она этого делать не станет – слишком горяча ненависть в ее душе, слишком остра ее боль.