Чеченская рапсодия - Юрий Иванов-Милюхин Страница 29

Подхорунжий молча перекрестился и, пригнувшись, побежал за укрытие. Грубо рванув за шиворот взятого в плен разбойника, он поволок его за собой, не замечая, что тот носом сшибает на пути все каменные выступы.

Дарган устроил за самым большим валуном подобие наблюдательного пункта и теперь со вниманием следил за крепостью. Когда появились сыновья с добычей, он оставил укрытие и присел на каменную плиту в центре временного бивуака.

— Тот чабан оказался с перерезанным горлом, — Панкрат бросил на камни абрека и раздраженно вытер пот рукавом черкески. — Он был христианином, на его груди висит крестик.

— А это кто? — кивнул на связанного абрека сотник.

— Этот джигит был вроде смотрящего, он бродил с собаками от отары к отаре.

— Мертвых чабанов, что ли, проверял?

— Не знаю, может, тот пастух был приманкой, или его убили за веру и оставили в таком положении в пример другим.

Дарган задумчиво постучал концом ножен по камням, затем всмотрелся в лицо абрека, брошенного перед ним на траву.

— Знакомая морда, — вдруг встрепенулся он, и казаки разом повернулись на его возглас. — Это чабан из правобережного аула напротив нашей станицы.

— А как он здесь оказался? — Савелий подался вперед и наклонился над чеченцем. — И правда Заурка, он приходил к нам торговаться за баранов-мериносов. Вот нехристь, на два фронта работал — и баранов своим перепродавал, и для русских полков был проводником в горах.

— То-то они из похода до сих пор не вернулись, — звякнул шашкой о валуны кто-то из казаков.

Связанный абрек забился в волосяных петлях, его лицо, заросшее черной щетиной, исказилось от страха и ненависти.

— Развяжите его, теперь он никуда от нас не уйдет, — приказал сотник. — За этим разбойником тоже должок числится. Он увел из нашего табуна пяток породистых дончаков.

— Это не я, Дарган. Русские полки ушли на Эрзерум и Трапезунд, проводниками у них были сваны, они пришли к нам через перевал, — заговорил чеченец, избавившийся, наконец, от пучка травы во рту. — И лошадей твоих я не уводил, это дело немирных из аула Ца Ножай за поворотом Терека. Твоих дончаков они угнали к себе.

— А ты навел их на мой табун, — веско сказал Дарган и недобро прищурился. — Должок платежом красен, Заурка. Если не станешь сейчас говорить, то пойдешь к праотцам, будешь на том свете чакан для крыш заготавливать.

— Что ты хочешь узнать, Дарган? Я все скажу.

— Ты видел среди пленных моего сына Петрашку?

— Я твоего сына не видел. Люди говорили, что он учится у неверных в Москве.

— Разве Муса не делился с вами новостями? — недоверчиво покосился на бандита сотник. — Ваш главарь взял его в плен и угнал сюда.

— Муса тут никто, его могут убить за малейшую провинность, как и любого из нас.

— Хорошо, а где держат заложников?

— В подвале дальней башни, которая с левой стороны отсюда, но иногда им позволяют пасти овец.

— Тем, кто принял вашу веру, — добавил Панкрат, молчавший до сего времени. — А если кто даже и стал мусульманином, но спрятал на шее крестик, то ему все равно перерезают горло в назидание остальным.

— Случается и так, — нагнул подбородок чеченец, понимая, что здесь отпираться бесполезно.

— Кто в крепости главный, и сколько вообще в ней людей? — сдерживая бешенство, продолжил допрос Дарган.

— Про главного ты уже знаешь, это наш третий имам Чечни и Дагестана Шамиль, — поспешно проглотил обильную слюну абрек. — А воинов никто не считал, они собираются со всего Большого и Малого Кавказа, приходят даже с равнин, потому что имам объявил русским газават.

— А почему он решил обосноваться здесь, а не в своем родном ауле Гуниб? — сотник не сводил с пленного пристального взгляда.

— Потому что заоблачный Гуниб далеко, а здесь самый центр восстания, люди, готовые ударить по неверным, и долина с теплым климатом, попасть в которую совсем не просто.

— Тут как раз правда, сюда мы добрались с трудом, — поддакнул есаул Гонтарь, стоявший за спиной командира отряда. — А есть к вам еще какие дороги?

— Этого я знать не могу, — завилял зрачками чеченец. — Сюда я попал как и вы, по тропе над ущельем.

— Как можно незаметно проникнуть в крепость? — не стал ходить вокруг да около Дарган. — Слабые места в ней есть?

— Об этом может поведать только сам имам, — абрек закатил глаза под лоб. — Я могу сказать лишь одно. Если вы и попадете внутрь, то вас все равно порубят на куски, потому что воины аллаха знают друг друга в лицо.

— Даже тех из них, которые по зову Шамиля только что примкнули к вам? — ухмыльнулся сотник, махнув рукой по направлению к склону, по которому группами и поодиночке продолжали подниматься вооруженные горцы. Поставив шашку между ног, он подвел черту. — Ты ничего нам не рассказал, Заурка, а то, о чем поведал, мы знали без тебя. Про крепость ты решил рассказать потому, что мы уже здесь, про подвал не сбрехал в уверенности, что за стены мы никогда не попадем, а про дороги и слабые места в укреплениях промолчал.

— Но я и правда ничего не знаю! — абрек воздел ладони вверх, он все еще надеялся на то, что ему сохранят жизнь.

— В распыл его, — коротко приказал Дарган.

Казаки мигом подцепили бандита с обеих сторон, поволокли его за валуны, и вдруг визжавший от страха абрек выгнулся дугой.

— Поганые гяуры, вы расплодились как презренные шакалы, и вам все мало. Вы свое еще получите, — задыхаясь от ярости, зарычал он. — Даже на том свете я буду мстить вам как бешеным собакам…

Один из казаков надавил ему на затылок, второй скользящим ударом шашки снес голову. Сухопарое тело пару раз взбрыкнуло ногами, и все кончилось.

Ночь прошла в приготовлениях к нападению на крепость. Казаки, вернувшиеся из разведки доложили своему атаману, что с наступлением темноты ворота все равно иногда открывались навстречу прибывавшим горцам, каждый вход находился под охраной примерно пяти человек. В самой крепости, на площади, не затухая горели костры, оттуда доносилась барабанная дробь и звуки дутара, азиатского струнного инструмента. Образовав круг, чеченцы носились друг за другом, через равные промежутки времени распадались на группы, устраивали бешеные пляски с гортанными выкриками. Можно было подумать, что люди в крепости вообще никогда не хотели спать, они вели себя как члены дикого племени…

Ближе к утру Дарган принял окончательное решение. Он оставил у входа в ущелье пятерых казаков во главе со своим братом подъесаулом Савелием на случай, если абреки не обнаружат убитого часового на месте и поднимут тревогу, или если отряду придется спешно возвращаться назад, потом дал команду трогаться.