Ветер с Варяжского моря - Елизавета Дворецкая Страница 29

– Потому что ты бранился с ним вчера!

– Я не знаю, кто бранился с ним, но это был не я. Его род недостаточно хорош для того, чтобы я бранился с ним.

– У тебя на дворе прячется его ворог!

– Это тебе сказал холоп. Позови бискупа Иоакима – он вчера был у меня на дворе. Пусть он скажет – он видел там чужих людей? Кому ты поверишь, княже, бискупу или рабу?

Ингольв посмотрел на Вышеслава. Молодой князь сидел бледный и не разжимал губ. Ему было мучительно стыдно за свое желание, чтобы все это как-нибудь разрешилось без него. Ему задавали вопросы, на которые он не мог ответить. Даже Столпосвет молчит. Если бы с княжьей золотой гривной еще и ума прибавлялось!

– Зовите бискупа, – отрывисто велел Вышеслав отрокам. Всеми силами он старался скрыть свою растерянность, и ему было даже легче оттого, что на него мало кто смотрел сейчас.

Иоаким явился быстро и охотно подтвердил, что был на дворе у Ингольва, что хозяин сам позвал его в дом и просидел с ним до самой ночи. Под ловкими руками грека дело быстро завертелось и побежало, как весенний ручей. Созвали и опросили кметей и челядь, нашли того, кто последним видел Сурю живым. Ключник рассказал, что в сумерках к Суре пришел чей-то холоп и шепотом отозвал в сторону, а потом они вместе ушли за ворота. А Ингольв в это время сидел с епископом за медом, и уходя, памятливый епископ приметил на дворе и его названого сына, и ближних гридей – всех, кому Ингольв мог бы доверить такое дело. Постепенно общее напряжение спало, люди заговорили свободнее, все дело показалось не таким уж страшным. И только Коснятин и Ингольв оставались стоять друг против друга, как две глыбы льда в этом весеннем ручье.

– В северных странах говорят, кто дружит с рабом, не кончит добром, – сказал наконец Ингольв. – Ты все еще хочешь мстить мне, Коснятин сын Добрыни?

– Пусть ты сам ножа не трогал – все равно головника [106]ты послал! – непримиримо бросил Коснятин. – Тебе он мертвым был нужен!

– Ты опять назвал меня способным на подлое дело! – негромко сказал Ингольв, но Вальбранд, хорошо его знавший, внутренне собрался, предчувствуя беду? – Если ты так хочешь, пусть нас судят боги. Про меня никто не скажет, что я боюсь их суда.

Коснятин поднял руку к шапке, намереваясь бросить ее об пол и тем просить поля [107], но епископ с резвостью мальчика подскочил к нему и схватил за руку:

– Опомнись, Добрынич! Княже, не вели им! Слушайте меня, люди! Уймитесь! Ни Суря тот несчастный, ни варяг ваш беглый вашего поединка не стоят. Княже, они ведь друг друга живыми не пустят, а тебе большая беда будет что одного потерять, что другого!

– Мы достаточно слушали тебя и других, – ответил ему Ингольв. – Наши языки довольно потрудились, пришло время для наших мечей. И ты, и все люди знают – Коснятин зол на меня не за того финна, до которого нам обоим нет дела. Если князь не хочет оберечь меня от бесчестья, я это сделаю сам. Но не такой чести я ждал от тебя, конунг Висислейв, когда обещал верно служить тебе!

Вышеславу было отчаянно стыдно слышать это, и он опустил глаза, закусил губу, бессловесно молясь, чтобы Перун или Христос наставили его на ум, научили, что теперь делать. Столпосвет и Коснятин были правы – смерть Сури нужна была только Ингольву, чтобы больше никто не обвинял его в укрывательстве Гуннара и не требовал схватить лиходея. Нет жалобщика – нет и тяжбы. Но и Ингольв прав – Коснятин не родич Сури, чтобы мстить за него. И мать права – Ингольв и варяги первыми поддержали его во князьях. Ингольв – соплеменник Малфриды и вернейшая ее опора. Северные люди не предадут конунга, который им платит. А он их? Вышеслав был растерян, и ему казалось, что позволить Коснятину и Ингольву биться – значит согласиться с обвинением, все равно что предать варяга. А как идти против своих?

– Ты, княже, как знаешь, а я свое слово скажу, – с заметным вздохом, но твердо выговорил Столпосвет, поднявшись на ноги и опираясь на навершие своего узорного посоха, словно ему было тяжело стоять. – Хоть варяжская дружина и сильна, а все же набольшая твоя сила – не в них. Сколько их ни есть, а в Новгороде людей больше, и ратной храбростью словены варягам не уступят. Не гневи своих, за чужих заступаясь. Тебе со дня на день в поход идти. Подумай, кого с собой возьмешь, кто с тобой в битву пойдет. А коли в твоей дружине согласия не будет, сие только ворогам на радость.

– К тому, я разумею, боярин речь ведет, что нельзя обоим им в дружине твоей оставаться, – заговорил Приспей, видя, что молодой князь не отвечает на речь Столпосвета. – И коли хочешь ты от раздора уберечься, то с одним из молодцев удалых проститься придется.

Вышеслав молчал, а все в гриднице посмотрели на Ингольва.

– Не такой чести я ждал от тебя, княже, – повторил Ингольв, чувствуя все эти взгляды. – Видно, правду говорят на моей родине: чести можно просить только у того, у кого ее много. Если я не нужен тебе, то меня не придется гнать силой. Я уйду и прошу тебя только об одном—не мешай тем, кто захочет уйти со мной, и заплати тем, кто дослужил полный год.

Вышеслав сделал знак тиуну, хранившему ключи от серебряной казны. Он был рад хотя бы тому, что все решилось без него. Скорее бы в поход! Самая тяжелая секира [108]покажется ему легче, чем эти ненавидящие взгляды и полные яда слова.

Ингольв повернулся и пошел к дверям. На пороге он обернулся, и взгляд его ударил Вышеслава, как блеск клинка у самого горла.

– У нас еще говорят: недолго радуется рука удару, – сказал он. – Как бы тебе не пожалеть о том, что ты так плохо отплатил мне за мою дружбу.

– Ты князю-то не грози! – крикнул Взороч ему вслед. Но Ингольв уже ушел, не услышав, и его последние слова остались висеть в гриднице, словно чья-то рука вырезала их на стене и окрасила кровью. Недаром Ингольв сын Асбьерна, получил когда-то свое второе прозвище – Трудный Гость.

Прямо из княжеской гридницы Ингольв направился на Паромонов двор. Почти двадцать лет назад его выстроил юный князь Владимир для варяжской дружины, которую он привел из-за моря, получив ее в приданое за юной княжной Малфридой. Объявив о том, что уходит из Хольмгарда, Ингольв позвал всех верных ему воинов с собой.

– Нас больше не хотят держать здесь, потому что нет войны! – сказал он. – Здешнему конунгу не нужны наши мечи! Но клянусь Отцом Ратей – мы найдем другого!

И десятки голосов ответили ему согласным криком, десятки мечей со звоном ударились о круглые умбоны [109]щитов.

Почти ночью Ингольв вернулся на свой двор. Оставив людей сторожить на дворе, он сам поднялся на повалушу и вызвал из-под сенного вороха Гуннара.