Богатырская дружина Мономаха. Русь в огне! - Вадим Николаев Страница 28

Добрыня Никитич отправился в Киев с письмом Мономаха, где тот предлагал Святополку созвать новый съезд князей с целью осудить Давыда Игоревича и отнять у него Владимир за совершенные преступления. Это, писал Мономах, навсегда положит конец междоусобицам – после такого наказания уже никому не захочется идти на другого и тем более ослеплять его. Чтобы подчеркнуть важность послания, он специально направил к великому князю своего старшего дружинника.

Святополку понравилось предложение Мономаха. Он считал Давыда Игоревича главным виновником своих бед, последовавших за ослеплением Василька, и очень хотел отобрать у князя Владимир, чтобы вновь посадить там своего сына – на этот раз законного, Ярославца. Кроме того, из письма Мономаха вытекало, что виновным Святополка уже не считают.

Святополк чувствовал себя необычайно уверенно и спокойно. Оба его недавних врага – Мономах и Олег – относились к нему теперь дружелюбно.

Добрыню Святополк принял почти с таким почетом, с каким принял бы самого Мономаха. Именно в эти дни исполнялось десять лет, как Добрыня служил у Мономаха. Основные торжества намечались в Переяславле, но Добрыня охотно начал справлять годовщину уже сейчас, пируя с великим князем и его дружинниками. Обычно пивший умеренно, здесь, в чужом городе, он дал себе полную волю.

Затем хмельной Добрыня бродил, шатаясь, по ночным улицам стольного града, стрелял из одолженного у Алеши лука в голубей. Навстречу ему шел какой-то прохожий – тоже изрядно захмелевший.

– А скажи, друг, – заплетающимся языком спросил Добрыня, – где здесь можно поразвлечься?

– Ты про баб? – отозвался прохожий.

– Про них, – ответил Добрыня.

– А ты, добрый молодец, – поинтересовался прохожий, – женатый али холостой?

– Женатый.

– И что, опостылела жена?

– Мочи нет, как опостылела.

Действительно, донельзя разжиревшая Забава Путятишна, которую Добрыня никогда не любил и на которой его женили родители из-за ее знатности, до того стала ему противна, что он давно уже не уединялся с ней на брачном ложе, отговариваясь тем, что дал, мол, Богу обет не прикасаться ни к одной женщине, даже к собственной жене. Целомудрие, говорил Добрыня, помогает воину в бою. Забава, не верившая в обет, ревновала, делала все возможное, чтобы застать мужа с любовницей, но ничего у нее не получалось, потому что любовниц у Добрыни не было.

Однако в Киеве, вдали от жены, Добрыня решил наконец удовлетворить свой телесный голод.

– А ты сам откуда будешь, добрый молодец? – спросил прохожий.

– Из Переяславля.

– Дружинник Мономаха, небось? Да, ваш князь – великий человек. Не то что наш. Развалил Русь, смерд. Привязать бы его за это к четырем коням и пустить их на все стороны света. Каюсь, и я семь лет назад был за Святополка. Но теперь понимаю, избрали бы тогда Мономаха, так и жили бы совсем по-другому. А ты, брат, служил бы здесь, в стольном граде.

– Так где все-таки можно поразвлечься? – вернулся Добрыня к интересующей его теме.

– А вот в этом доме. Там живет Маринка Игнатьевна. Красавица писаная, сроду таких не видел. Любого мужчину обиходит, если, конечно, гривны в мошне есть.

– Гривны у меня есть, – сказал Добрыня, потряся для убедительности мошной. – А ты-то спал с ней?

– Куда мне, я же простой ремесленник. Больно много берет, нет у меня таких денег. Но мне и моей жены хватает, она мне покамест не опостылела. Хотя, если бы Маринка дала мне бесплатно, я бы не отказался. Да и какой мужчина откажется. Разве что монах, и то не всякий.

– Не ходи туда, добрый молодец, – раздался внезапно скрипучий старческий голос.

Добрыня повернулся. Это говорила какая-то старуха, высунувшаяся из окна своего дома. Ставни были распахнуты настежь – ведь стоял жаркий месяц июль.

– Не ходи, говорю, – повторила старуха. – Знаю я тех, кто побывал у Маринки. Такими бесстыдными ласками потчует их развратница, что не знают они с тех пор покоя, и уж никакая другая женщина им не люба. Готовы они последнюю рубашку продать, да что там рубашку, собственных детей или родителей в рабство к половцам продадут, лишь бы снова побывать у Маринки. Не ходи – от беды спасешься.

– Да все ты врешь, старая, – возмутился прохожий. – Сама грешить уже не можешь, вот и завидуешь молодым.

Добрыня, напротив, поверил старухе. Но ее слова только разожгли в его хмельной голове желание пойти к Маринке.

Он подошел к ее дому и постучал в ворота. Раздался собачий лай, и вскоре ворота отперла молоденькая служанка.

– Ты к кому, добрый молодец? – спросила она.

– К Марине свет Игнатьевне, – ответил Добрыня.

– А есть ли у тебя с собой деньги?

– Есть, – произнес Добрыня и развязал мошну, показав гривны, блестевшие при свете полной луны.

Служанка, не говоря ни слова, провела его в дом. Уже с порога Добрыня обратил внимание на роскошное убранство. На первом этаже был накрыт стол с разными яствами – видимо, гостей здесь ждали постоянно.

Служанка поднялась наверх, а через некоторое время по ступенькам лестницы спустилась сама хозяйка. Она была в длинной ночной сорочке, с распущенными черными волосами.

Увидев ее, Добрыня мгновенно протрезвел. Хотя он видел Марджану только раз, когда сопровождал Мономаха на ее свадьбу со Святополком, этого хватило, чтобы узнать ее, настолько тогда поразила Добрыню ее красота. К тому же у него была потрясающая память на лица.

– Пробудил ты меня от сладкого сна, добрый молодец, – промолвила она, потирая глаза и с совершенно чистым русским говором (что вызвало у Добрыни некоторые сомнения в своей правоте). – Но ради такого статного красавца и проснуться не жалко. Садись за стол, отведай моих кушаний.

– Благодарю тебя, Марина свет Игнатьевна, за твое угощение, – поклонился ей Добрыня. – Да только не обессудь, сыт я. Пировал я сегодня у великого князя Святополка.

– А ты, выходит, человек знатный, – промолвила предполагаемая Марджана. – И одежда у тебя дорогая. А меч какой. Не дружинник ли ты великого князя?