Сокровищница ацтеков - Томас Жанвье Страница 28

Нас пробирала нервная дрожь, когда мы повернули в сторону от этого места потрясающей трагедии. Страшная катастрофа скрывалась под завесой глубочайшей тайны; здесь все было безвозвратно погребено, кроме голого факта, что это когда-то случилось.

Еще долго наш путь продолжался по краю обнаженной глубокой долины, некогда служившей бассейном озера, и мысль об ужасном злодействе, орудием которого сделались невинные воды, наводила на нас уныние. Невольно представляли мы себе этих людей давно прошедших времен, совершивших отвратительное массовое убийство в отмщение народу, который мы теперь отыскивали, и нас волновал неопределенный страх за свою жизнь. Что будет с нами, когда мы найдем то, что искали? Можно ли ожидать милосердия от дикой расы, характерными чертами которой, очевидно, были тонкая хитрость и холодная жестокость? Мы продвигались вперед в унылом молчании, погруженные в задумчивость. Наша теперешняя дорога была проложена так же тщательно, как и та, которая спускалась из ущелья в долину к затопленному городу. Ее повороты и подъемы были удивительно ровны и удобны для ходьбы. В открытых местах она была очищена от камней, которые были навалены грудами по обеим ее сторонам. Когда же дорога шла по краю пропасти, здесь были выдолблены утесы, чтобы дать ей больше простора; трещины и расщелины в скалах были заложены каменными глыбами в виде моста. Рейбёрн дивился мастерству, с каким было сделано это сооружение, и сказал, что здесь понадобится немного труда, чтобы проложить рельсовый путь.

Долина, которую мы огибали слева, и где находилось прежде озеро, постепенно сужалась; склон, по которому дорога поднималась в гору, был отлогим и ровным, тогда как дно долины образовало крутой спуск.

Когда мы достигли места, где, по нашему расчету, начиналось озеро, то открыли новое доказательство огромных усилий, потраченных на то, чтобы обратить природные воды в страшное орудие разрушения. Глубоко под нами, по всей ширине долины, которая, впрочем, сужалась здесь до размеров ущелья, мы увидели высокую, широкую каменную стену. Только тут делался вполне понятным дьявольский план палачей и становилось ясным, сколько времени они употребили на его осуществление. Постройка стены повысила уровень озера на целых триста футов и таким образом была собрана масса воды, достаточная для того, чтобы пробить скалу, когда вода хлынет через выдолбленные отверстия в центре и по бокам. Это было возможно также и потому, что скала, в которой хотели сделать пролом, была искусственно утончена при медленном подъеме воды после устройства громадной плотины. (Ясно, что все это предприятие было задумано с хладнокровной сатанинской изобретательностью и полной уверенностью достигнуть ужасной цели. Если б у нас не было такого доказательства перед глазами, мы никогда бы не подумали, что человеческие сердца могли питать столько злобы, что обычные смертные употребили целые годы кропотливого, настойчивого труда на то, чтобы осуществить такое утонченное мщение. Мне это казалось тем более потрясающим, что с момента катастрофы прошло так много времени.) Целые столетия канули в вечность, и убийцы, прожив положенное им число лет, исчезли с лица земли, как и их бесчисленные жертвы, а между тем следы страшного преступления остались на этих камнях, которые, пожалуй, просуществуют до конца мира. Таким образом грешники собственными руками воздвигли себе памятник, он до сих пор служит живой летописью их греха, не оправдываемого даже ослеплением страсти, потому что он был совершен постепенно с детальным и хладнокровным расчетом.

Мы были рады уйти подальше от этого места и вступили в ущелье, которым заканчивалась долина. Здесь царил мрак, гармонировавший с нашим настроением. Утесы вздымались над нами так высоко, что их вершины как будто сходились вместе и между ними виднелась только узкая полоска ясного голубого неба, а под нашими ногами зияла пропасть не менее тысячи футов глубины. В этой бездне царил такой мрак, что мы не могли бы в ней ничего рассмотреть, если бы на самом дне не сверкал пенистый горный ручей. Здесь дорога была почти целиком высечена в скале и мы заметили точно такую же дорогу, вырубленную в скале на противоположной стороне пропасти. Мы недоумевали, к чему было затрачивать напрасно столько труда – и одной тропинки было бы достаточно. Даже Янг не совсем верил в высказанное им предположение, будто бы две доисторических железнодорожных компании выхлопотали концессию на проведение путей по обеим сторонам ущелья и начали постройку, соперничая между собой.

Но эта загадка прояснилась, когда мы убедились, что другая дорога была только раздвоением той, по которой мы шли. Обогнув поворот в ущелье, мы внезапно приблизились к глубокой естественной расщелине скалы, через которую перевешивался большой уступ утеса, закрывший небо. Здесь наш путь поднимался в гору, а его продолжение находилось по другую сторону глубокой пропасти на расстоянии добрых шестидесяти футов.

– Нечего сказать, хорош прыжок! – произнес Рейбёрн, когда мы подошли к краю бездны и в недоумении переглянулись между собой. Однако было очевидно, что люди, затратившие столько времени и труда на постройку этих дорог по обеим сторонам ущелья, каким-то образом преодолевали это препятствие. Оставалось предположить, что через расщелину был устроен висячий мост из лиан, какие до сих пор встречаются в жарких странах Мексики, в тех местах, где нет обычного моста через реку. (Но это относилось уже к прошлому и в позднейшие времена этот способ переправы был совершенно устранен.) Здесь же, если и существовал когда-нибудь такой мост, то от него не осталось никаких следов. И вот мы снова в безвыходном положении. Идти вперед было немыслимо, а возвращаться назад бесполезно. Самое большее, чего мы могли достичь, пустившись в обратный путь, это прийти опять в долину Смерти, откуда только что выбрались с такой радостью. Но каждый из нас был готов скорее прыгнуть в пропасть, зиявшую под ногами, чем вернуться в очаровательный, печальный уголок, чтобы умереть там с голоду.

Однако пока мы стояли у обрыва в мрачной задумчивости, не зная, что предпринять, неунывающий Янг, по своей привычке, начал зорко вглядываться в ближайшие предметы и, действительно, скоро нашел способ нашего спасения. Он сообщил об этом крайне своеобразно.

– Вот вы думаете небось, что хватаете заезды с неба в инженерном искусстве, не так ли? – крикнул агент, обращаясь к Рейбёрну. – А случалось ли вам слышать о мосте, подвешенном с одного конца, которым пользуются, раскачивая его туда и сюда, как часовой маятник?

– Нет, – отвечал Рейбёрн быстро и решительно, – никогда я не слыхивал ни о чем подобном.

– Я так и думал, – продолжал Янг, – значит, вы допускаете, что человек, зажимавшийся сооружениями по этой части, может поучить вашу милость кое-чему? Вот хоть бы такой качающийся мост представляет для вас новинку. Не могу сказать, чтобы я сам придавал ему большое значение. Для железных дорог, например, он совсем не годится. Но если он выручает людей из такого безвыходного положения, как наше, тогда и ему поневоле будешь рад. Вот мост. Видите вы его?

Мы все взглянули туда, куда указывал Янг – его жестикуляция была до того серьезна, что даже фра-Антонио с Пабло поняли ее значение и увидели едва заметную во мраке длинную цепь, висевшую на выступе скалы над нами. Ее нижний конец был прицеплен на металлическом крюке на передней стороне утеса, на самой крайней точке обрыва, где мы стояли. Что касается меня, то я не понял слов товарища, даже когда увидел цепь, но Рейбёрн сообразил все в одну минуту.