Без права на награду - Ольга Игоревна Елисеева Страница 27

Поварня была длинной, рубленой, с несколькими печами и широчайшими дощатыми полками, отполированными до блеска руками стряпух. На тех, что повыше, громоздилась покупная медная посуда – чайники, кастрюли, котлы, ручные мельницы, с роду ничего не моловшие. Эту огненно-рыжую красоту раз в год снимали с места, полировали и водружали обратно – слишком дорогая.

Горшки и корчаги на каждый день стояли пониже, с ними обращались по-свойски. Несколько баб, красных от жара, в рубахах с завернутыми рукавами, в платках с узлами на лбу просеивали муку или раскатывали на столах огроменными в три локтя скалками уже готовое тесто.

Поминутно хлопала дверь, в сенях сваливались в кучу нагольные тулупы. На сундук пластались, как блины, платки и шали. И под низкий потолок, отскобленный ножами от копоти, вваливалось развеселое пополнение.

Главной потехой было заманить мужиков – подмешивать тесто в особо больших кадушках – и перемазать их мукой. Этой забаве отводилось почетное место. А потому не было мимо поварни дороги ни прохожему, ни проезжему. Девки захватывали в плен любого, кто не сильно сопротивлялся, и вели к чану – покажи, на что способен.

Елизавета Андреевна лишь унимала свое раскрасневшееся воинство. Но навести порядок даже не пыталась. Пироги ждать не будут! Есть все горазды. Надо и саночки возить!

Первым благородным господином, которого заловили молодухи, был Николай Шидловский. Степенный предводитель сам напросился. Он отлично знал бабьи хитрости и не первый год «подмешивал». Любо-дорого посмотреть. Вступил в круг, избрал кадушку поусадистей, на невысокой лавке – над квашней надо нависать. Потребовал кусок коровьего масла, отер им ладони, будто намыливал, и приступил к делу.

Кадушка едва не затрещала. Девки захихикали. Николай Романович цыкнул. Мол, сопливы еще хозяев-то судить. И, правда, тесто под его руками не рвалось и не пласталось. А поворачивалось белыми, лоснящимися боками, точно подставляясь под родные ладони, знавшие силу и меру.

Тетки смотрели на работу, понимающе кивали и отпустили предводителя с большим респектом. Если бы простосердечные бабы умели хлопать, Николаю Романовичу устроили бы овацию. Было чему позавидовать: двадцать лет Марья Капустянская за каменной стеной!

Пошли ловить нового страдальца. У конюшни ошивался Серж, и сманить его «на девичник» было нетрудно. Он теста отродясь не месил. Но подступил с прибаутками. С требованием советов, с ухмылками. И ему за блестящие зубы, за непослушные кудри и за ласковые телячьи глаза все простили. Обступили стеной, звенели монистами, норовили поймать взгляд и уже тешились горячечными наплывами мечтаний. Экий веселый барин! Хорошо бы с ним, да от него!

Кто-то покрутил на горке и привел Меллера с неизменной Катериной, которая согласилась лепить пироги, только бы милый стоял рядом и подавал изюм в ложке. Их не судили – что тут взять? Жених и невеста тили-тили тесто. Об этом и дразнилка. Зато барон вызвал у девок восторг размером рук. Раньше мадемуазель Шидловской завидовали кузины. Теперь еще и дворовые бабы! У Сержа, который топтался тут в окружении поклонниц, ладони не отличались ни величиной, ни захватом. Только Шурка знал, как крепко они держат саблю. А вот Меллер загребал квашню, как будто плыл саженками. Вымазался, конечно, и, ко всеобщему соблазну, давал Катерине слизывать сырое тесто, повисшее обрывками на его ручищах.

Притащили и Романа Романовича, который весьма неодобрительно уставился на племянницу. Но, заметив во главе бабьей армии Елизавету Андреевну, сменил гнев на милость. Кажется, он был готов простить девкам глумление над собой, почтенным человеком, только бы остаться на часок в обществе красавицы вдовы. Она весьма холодно приняла его приход. Но позволила выбрать ушат. Не зная, как и примериться, и поминутно повторяя: «Сейчас мы его», – господин Шидловский приступил к делу.

Бабы, сеявшие в углу муку для новой партии, застыли. Даже мальчонка, случившийся тут же с ведром яичной скорлупы, которую следовало вынести, да размолоть курам, замер у двери. Всем любопытно было, как первый богач губернии справится с квашней. Но более всех – Елизавете Андреевне. Она отступила к окну, завешанному для тепла цветным платком, отчего свет в поварне стал красноватым, а лица румянились больше обычного.

Госпожа Бибикова смотрела на жениха настороженно и чуть враждебно. К ней подбежала Катя. Встала впереди, прижавшись спиной к ногам матери, точно закрывала собой.

Шидловский приналег на тесто, но оно упруго ответило ему «ударом на удар».

– Круто, круто, – в испуге закричали вокруг. – Мяхше, возьми, барин.

Роман с досадой закусил губы: будут его учить! И пошел дубасить белую сдобу кулаками. Она ухала, чвакала, стонала. Только что не покрывалась синяками.

– Ну? Довольно? – поинтересовался взмокший Роман Романович, вынимая из квашни сухие руки.

На него замахали. Мол, иди, иди! Лучше не возвращайся!

– Экое крутое! – поразилась барская барыня Ермолавна. – До смерти забил.

– Твоя правда, – Елизавета Андреевна отлепилась от окна. – Хоть на двор вылей. – Она наклонилась к дочери и пошептала ей на ухо. Катю в доме звали Би-би, потому что в год она так пыталась выговорить свою фамилию. Самой госпоже Бибиковой было не с руки ловить Шурку. Нагоняла, теперь жалела. А пуще того – хотелось увидеть, как он станет крушиться и не походить на себя вокруг кадушки.

Би-би метнулась в сени, оттуда через двор пролетела без шапки к господскому дому. Нырнула внутрь. Простучала пятками по лестнице. И обрела Бенкендорфа в гостиной у печки.

– Мама вас зовет.

– Да-а? – Генерал не был готов так сразу всех простить.

– Пойдемте, – Катя примирительно потянула его за руку. – Вы будете друг на друга дуться. А тесто сбежит.

Где он, где тесто? Но, не желая расстраивать старшую мадемуазель Бибикову, Шурка поплелся с ней.

Его поразило столпотворение в поварне. Надо же, сколько мужиков понагнали! Поют, приплясывают, гогочут – делу время.

– Нам надо подмешать, – наставительно сказала Катя. – Выбирайте кадушку.

Мог он ударить в грязь лицом?

Сердито глянул на Елизавету Андреевну. Слова не сказал. Скинул форменный сюртук. Закатал рукава. Примерился к новой квашне.

Поманил девку с крынкой растительного масла. Знаком приказал полить. Такое богатство! Подсолнухи не на каждом шляхе растут! Из них масло жать – все равно, что лен теребить. Большое терпение!

Дворовая подняла вопросительный взгляд, но барыня согласно кивнула: раз хочет…

Тонкая желтая струйка полилась в подставленные ладони, и Шурка, умыв ею руки, приступил к тесту. Припозднились! Оно уже пёрло за края, лопалось и не на шутку готовилось к побегу. Глотало воздух, пузырилось, своевольничало.

На попытку завернуть квашню обратно та тяжело и грозно задышала, пахнула потным боком, но не уступила. И тогда генерал ласково, с добродушной укоризной огладил рукой ее белый вздыбленный живот: тихо, тихо! Будет!