Черный легион - Богдан Сушинский Страница 27

Ему снились толпы. Снились огромные, невесть что орущие и невесть куда несущиеся массы людей.

Он так и не понял, что они орали, до сознания его не пробилось ни единого слова И все же генерал осознавал, что они выкрикивают что-то очень важное и злое. Широко раскрыв рты, с высоко поднятыми над головой руками, они шли и шли прямо на него, угрожая затоптать, поглотить, растворить в своей серой обезличенной массе.

Чего хотели от него эти люди? К кому взывали и к чему призывали его — этого генерал Власов так и не понял. Как не понял и тогда, когда во время недавней поездки по территории, занятой войсками группы армий «Север», оказался в основательно разрушенном городке Луге, где толпы обрадовавшихся появлению русского генерала-освободителя людей прорвали полицейский кордон, пытаясь поднять его на руки, чтобы пронести через весь город, через испепеленные руины. И лишь с большим трудом ему удалось избавить себя от этого триумфального шествия — шествия сдавшегося в плен русского генерала, по захваченной врагом русской земле, через голодные, сотни раз прочесанные облавами полуразрушенные кварталы старинного русского городка.

Уже проснувшись, Власов какое-то время неподвижно лежал с закрытыми глазами. Он все еще чувствовал себя поглощенным огромным людским потоком, который неизвестно где зарождался, непонятно куда двигался и неизвестно на что надеялся.

Получив приглашение фельдмаршала фон Кюхлера посетить гарнизоны его группы армий, Власов вначале отказался от поездки. Отказался решительно и категорично, чем поставил опекавшего его немецкого полковника Мартина из подчиненной Геббельсу «Вермахт-Пропаганды» в крайне идиотское положение. Ведь именно Мартину принадлежала идея той, первой, поездки, на Смоленщину, во время которой Власов смог также посетить Могилев, Бобруйск и Шклов — городок, в котором в то время базировался антипартизанский батальон «Волга».

Замысел полковника Мартина был почти гениальным. Он исходил из того, что распространяемая на оккупированной территории «Смоленская декларация» [16]уже основательно подготовила население к восприятию идей возглавляемого Власовым Русского освободительного движения. Следовательно, ему пора встретиться с самим вождем. Ибо народ, пусть даже оказавшийся на оккупированной территории, должен знать своих вождей.

Хотя декларация была поддержана министром Остминистериума В. Розенбергом, однако Гитлером, Гиммлером, Кейтелем и другими руководителями Германии и вермахта она воспринималась без особого энтузиазма. Русских они по-прежнему рассматривали как «унтерменшей».

От той поездки генерал тоже вначале отказался, однако доводы полковника Мартина и главного покровителя Русского освободительного движения в «Вермахт-Пропаганде» капитана фон Гроте оказались сильнее доводов, выдвигаемых окружением Власова. А оно исходило из того, что, пока их движение не будет признано и поддержано фюрером и Гиммлером, Риббентропом и Розенбергом, вояж командующего Русской освободительной армией, тоже существующей, кстати, пока что лишь теоретически, не имеет смысла. О чем Власов может говорить с народом? Что обещать, не имея хоть какой-то надежды, что эти обещания могут быть выполненными?

Да и сам Власов опасался, что поездка может завершиться его пропагандистским поражением, после которого восстановить свой авторитет не только на оккупированных территориях, но и здесь, в Германии, в среде эмиграции и освободительного воинства, уже вряд ли удастся.

— Господин командующий, — заглянул в спальню Власова его адъютант полковник Сахаров. — Вы уже изволили проснуться?

— Изволил, — с некоторой иронией объявил Власов.

В отличие от остального близкого окружения командующего РОА, Сахаров принадлежал к старой русской, белогвардейской эмиграции. Он обращался к Власову только так: «господин командующий» и вообще демонстрировал дореволюционное чинопочитание. Если бы Власов был более искренен с собой, то признал бы, что ему это нравится. Однако генерала хватало лишь на то, чтобы время от времени, про себя или вслух, подтрунивать над великолепно вышколенным полковником.