Братья - Юрий Градинаров Страница 26

– Терпи, сын Божий, скоро ромом согреем, чтобы никакая лихоманка не привязалась, – кричал Сотников.

– Дабы вода не сбила с ног, идите цепочкой, страхуя друг друга! – советовал вымокший Хвостов. – Вы-то оба тяжелые, устоите, а Тубяку может свалить. У вас и голяшки почти в мой рост. Я к вам.

И он снова перешел Амбарную.

Хвостов и Тубяку распрягли оленей, развязали веревки на иряках и, став цепочкой поперек реки, стали передавать друг другу пожитки. Последними поодиночке переносили нарты. Освобожденные от упряжи олени сами переплыли реку за хозяевами.

Сотников помог Тубяку нарубить сухого ивняка и березы-сухостоя. Благо их вокруг было вдосталь. Правда, у костра остался только Кытманов, остальные занимались каждый своим делом. Мотюмяку и Тубяку сняли бродни, вылили из них воду, отжали пимы, вывернули голяшками наружу и аккуратно разложили у костра. На себя надели летние парки и бумазейные кальсоны, предусмотрительно положенные Катериной.

День прохладный, не комарный. Олени на длинном поводке паслись на опушке, выискивая сытный ягель. В лес не заходили, боясь спрятавшихся в листве комаров. Сотников с Кытмановым собирали на берегу разноцветные камешки и складывали в сумку. Тубяку поставил пущальню и вскоре принес пару жирных задыхающихся чиров. Решили посагудать. Ели трепещущуюся рыбу, ловко отрезая ножами куски свеженины у самых губ. Киприян Михайлович – с солью, а нганасаны по привычке – пресно.

– Вон за той грядой видите вершину? – спросил Хвостов, прожевывая очередной кусок, и показал ножом на восток. – Это Медвежий Камень. Там есть уголь и руда. Кажется, рядом. Еще два перехода – и мы у горы.

Чиры шли за милую душу. И Сотников, и Мотюмяку, и Тубяку только причмокивали губами, наслаждаясь едой. Головы отдали Мунси, и она захрустела, уминая мягкую рыбью кость. Александр Петрович укоризненно качал головой.

– Ну людоеды, ну африканцы!

– А ты строганину пробовал? – поинтересовался Сотников. – Нет? А зря! Если б не строганина, цинга свалила бы всю тундру. От нее нет спасу, кроме строганины. Она и еда, и снадобье. Картошки не надо, а строганину дай. Это ж Север. А сагудай! Мягче его нет закуски из живности.

– Верю, глядя на вас. Глазами хочется, а душу воротит. Не могу побороть себя. Пока. Может, позже и пойдет, а сейчас – нет!

– Тогда ешь гуся копченого, коль свеженины не хочешь.

Выпили рому, закусили гусем да вяленой рыбой. Долго пили чай, как и положено при аргише. Курили Тубяку и Кытманов.

– Лучше строганину есть, чем дым глотать! – упрекнул шутливо Киприян Михайлович Кытманова. – Твоя привычка губительна, а моя – полезна для здоровья.

– Каждому – свое! – ответил судовладелец. – Но с трубкой легче думается.

– Не знаю. Не курю, а думаю постоянно. Считаю, голова без дыма светлее и нутро чище. Да и характер люблю держать. Брат Петр курит табачок черкасский, полжизни меня окуривает, а дым глотать не приневолил. Люблю стоять на своем.

Мотюмяку ощупывал сушившуюся одежду, влажные места подставлял огню, встряхивал и опять раскладывал ее на горячие от костра камни. Тубяку, в сухих запасных бокарях, караулил стадо, попыхивая трубкой. Потом поочередно поставил иряки торцом, осмотрел полозья и сказал:

– Сильно камень дерет дерево. Назад может не хватить.

– Заменим. Я взял четыре полоза и шесть копыльев. Они на свободной санке в парусине, – успокоил Мотюмяку молодого Тубяку.

Кытманов достал карманные часы:

– Без четверти двенадцать, а ночи не видать. Может, двинемся дальше? Как олешки, Мотюмяку?

– Отдохнули. Можно аргишить.

Олени бодро пересекли невысокую цепь холмов «Шею» и вскоре подошли к северному уступу горы Медвежий Камень. Обогнув ее, вышли на ровную площадку Норильских гор. Здесь лето было в полном разгаре. У подножия горы настоящий лес. Лиственницы распустились, наполнив воздух своим ароматом. Рядом белоствольные невзрачные березы, кое-где северная ель. А на склонах – пышные кустарники ольхи, ивы, между ними – целые луга сочной травы. Округа наполнена птичьими голосами. Предвкушая конец нелегкого пути, все идут рядом с нартами, откинув сетки накомарников и вдыхая теплый летний воздух. В распадках гор пятна потемневшего снега напоминают о недавней зиме.

– Шабаш! – по-плотницки крикнул Хвостов. – Здесь будет наш станок. Медь рядом, а вон Угольный ручей. Там горючий камень.

Он резко остановил оленей.

– Тубяку, оленей выпрячь – и в горы. Там прохладней и ягеля полно. А тут – гнус. Бери провизию, ружье, одну иряку – и в путь. Я думаю, два дня нам хватит? – Хвостов смотрел на Сотникова.

– Как бегать будем! Надо горы обойти, осмотреть, камни собрать. Покумекать кое над чем вместе. Кытманов должен посмотреть. Он дока в золоте. Может, и в меди будет.

– Ладно, Тубяку! Два дня. Сигнал к спуску – два выстрела. У тебя беда – три выстрела. Понял?

– Понял. Возьми бинокль с собой.

Палатку развернули быстро. Наломали мягкого ивняка, покрыли им песок внутри палатки. Развернули и расстелили спальные мешки, а посередине поставили одну санку. Киприян Михайлович достал из вещмешка трехрожковый подсвечник и поставил на иряку. Зажег две свечи:

– Иди, Александр Петрович, погляди. В палатке от двух свечей светло. Можно даже кое-что и записать. Правда, мы купцы, а не топографы, но местность придется зарисовать. Ученые тут нужны в первую голову.

– Конечно, Киприян Михайлович, утрясемся – запишем. Надо посчитать, сколько рек и ручьев по пути от Енисея до этих гор. Выяснить, где залегают пласты. Реки разведать на заход судов. А потом уж заявлять это месторождение. Работы тут на десятилетия, а жизнь не так и длинна. Может, возьмем ружья да прогуляемся. У меня уже зуд.

– Не терпится тебе, Александр Петрович! Со мной то же самое было, когда попал сюда. Думал, вдруг рядом с медью и золотишко заблестит. Походили, поискали, песок в реках смотрели, но так и не нашли. Правда, я не успокоился, но и не огорчился.

Они надели надоевшие за дорогу и пропахшие дегтем и потом накомарники, взяли ружья и бинокли и двинулись вдоль Угольного ручья. Хвостов предостерег:

– Ходите так, чтобы палатка все время в глазу была, а костер зажгу – дымок ищите. В тундре много одинаковых мест, плутать можно. Не расходитесь. Теряться станете – стреляйте! Завтра на олешках смотреть будем.

И они медленно двинулись к нависшему над долиной утесу.

– Давай Медвежий Камень осмотрим! – предложил Сотников. – Вон, гляди, угольные осыпи.

Оба увидели: северный край горы, словно поясом, перетянут угольной осыпью. Она расширялась книзу и тянулась по склону ущелья на юг.

– Пойдем ближе к ручью, авось там уголек лучше видать, – предложил Сотников.

Ущелье неглубокое, но обе его стороны закрыты углем, доходящим до дна. Местами, сквозь осыпи, выдавалась порода, тусклым цветом выпадавшая из привычного восприятия угольных залежей.