В индейских прериях и тылах мятежников. (Воспоминания техасского рейнджера и разведчика) - Джеймс Пайк Страница 25

Во время марша по берегу этой реки одного из наших мулов укусила громадная змея, и никто из нас не знал, что в таких случаях следует делать. Но уже в лагере шауни Джек осмотрел рану, а потом землю вокруг себя. Вскоре он нашел нужное ему растение, достал свой нож и выкопал его — ему нужен был его корень. Корень этого растения удлиненный, своей формой и размером несколько похож на клубень сладкого картофеля. Джек тут же откусил от него кусочек и жевал до тех пор, пока не сделал его очень мягким, после чего вложил его в рану — очень тяжелую — каждый зуб рептилии пропорол в коже мула пятидюймовые борозды, и одной ночи влияния замечательной живительной силы этого корня оказалось вполне достаточно, чтобы животное поправилось и снова стало таким же, как и прежде.

Мы голодали и постоянно искали что-нибудь такое, что могло удовлетворить наши желудки, но до самой Саут Канейдиан — Ривер — в том месте, где в нее вливается Мескит, ничего съедобного нам на глаза не попадалось. А вот там мы вышли к гряде покрытых зарослями дикого винограда песчаных холмов, — и никакой другой растительности, даже травы — молодых, пышных и обильно усыпанных плодами — я никогда раньше такого не видел. Воистину, Бог послал его нам, даже дети Израиля не ели манны так страстно и жадно, как мы этот виноград, потом, после насыщения, мы взяли с собой столько, сколько его могло вместиться в наши сумки и походные котелки. Как эти виноградные лозы смогли там взрасти — большая тайна, а если учесть, какая там была земля — над ответом, почему их плоды были такими крупными и сочными, я бьюсь до сих пор.

Перейдя на южный берег Канейдиан, мы перешли через Драй-Ривер, которая, как, оказалось, была единственным источником воды в этих местах. На берегах этой реки мы обнаружили небольшую рощу мескита и каркаса. Некоторые наши люди так оголодали, что и в самом деле пожирали сухие плоды мескита — такие же жесткие в это время года, как и плоды гикори — с жадностью. Ну, и я тоже был в их числе. От Драй-Ривер мы пошли к речушке под названием Уайт-Фиш-Крик, чего я никак не ожидал, поскольку я не уверен, что в ее водах хоть когда-нибудь плескалась рыба — если в ней и вправду когда-то была вода. В то время, по крайней мере, он была совершенно сухой и дно ее покрывал слой мелкого и белого песка.

На берегах этой реки мы нашли ягоды каркаса и ягоды Читема — рейнджеры щедро угостились ими, но последние были непригодны в пищу, поэтому многие из них чувствовали себя очень неважно. Двигаясь по равнине, мы иногда натыкались на небольшие опунциевые рощи, и в такие дни мы питались исключительно ими, но когда их не было, нам приходилось голодать. Продолжая свой путь вдоль Уайт-Фиш-Крик, мы, наконец, дошли до Прейри-Дог-Форк-оф-Ред-Ривер.

Все время нашего марша вдоль реки я находился на крайнем правом фланге, а мой товарищ — Джон Сосье — индеец-чероки — на левом. Очень часто в течение дня я замечал наблюдавших за нами дикарей, и уведомлял об этом полковника через своего друга-чероки, а когда мы расположились лагерем на ночь, я сам лично еще раз сообщил этому офицеру обо всем, что я видел днем, а также о своих подозрениях, что, возможно, я видел и лагерь индейцев, хотя твердо уверен в этом не был. Полковник не поверил мне, и сказал, что в 50-ти милях от нас нет ни одного дикаря. Тем не менее, я настаивал на своем и предложил ему подготовиться к битве — этой или следующей ночью, но он предложил мне поспорить на что угодно, что между Уайт-Фиш-Крик и Белнапом мы не встретим индейцев, и на том наши пререкания закончились.

К этому времени мужчины наши люди вообще потеряли всякий интерес ко всему, кроме поиска съестного и полностью игнорировали все обычные для любой кампании правила поведения. Если бы в один прекрасный день, даже не очень большой отряд индейцев напал на нас, мы бы наверняка погибли, и поэтому нам очень повезло, что они не знали нашего фактического состояния. Тем вечером мы расположились лагерем на северном берегу реки, а напротив нас, на противоположном берегу, находился мыс — высотой не менее 60-ти футов, и довольно ярко поблескивающий, словно кусок слюды. Я взял бинокль и пошел к этому мысу, чтобы осмотреть эту песчаную страну, и особенно западное направление, поскольку мне казалось, что именно там я видел упомянутый мною в докладе полковнику индейский лагерь. Это была долгая и утомительная прогулка, и примерно на полпути к вершине холма я вышел на плоский его уступ, на котором обнаружил около пяти сотен маленьких шалашей — жилищ очень большого отряда воинов. Они были построены настолько недавно, что листья на ветках еще не засохли, в самом деле, их свежесть подтверждала, что эти ветки были срезаны тем же днем. Такая находка побудила меня отправиться на поиски этих бродяг, но я никого из них не встретил.

На вершине мыса я оказался как раз в тот момент, когда солнце начало уходить за горизонт, и там я имел прекрасную возможность хорошо рассмотреть окрестности. Прощальные лучи закатного солнца великолепно освещали землю там, где, как я полагал, были индейцы, а с помощью стекол моего бинокля я мог прекрасно и четко рассмотреть всю раскинувшуюся перед моим взором деревню. Рядом с ней, на равнине, паслось множество коров, лошадей и овец.

Она находилась у подножия горы и была очень большой — точно можно утверждать, что число ее обитателей — мужчин, женщин и детей составляло более 1500 человек. Это открытие мало чем могло смягчить суровость нашего отчаянного положения, и, поспешив назад, я сообщил о том, что видел, полковнику, у которого теперь больше не имелось причин для сомнений в том, что дикари совсем недалеко от нас. Согласно его приказам, мы сделали все возможное, чтобы как можно сильнее обезопасить себя, а потом легли спать, хотя и в полной уверенности, что на нас нападут до рассвета. К счастью, нас никто не обеспокоил, и, поскольку мы ничего не ели, а, следовательно, и не готовили, с первыми лучами солнца мы снялись с места и прошли вдоль русла реки около 12-ти миль и нашли родник чистой и свежей воды, у которого мы решили сами отдохнуть, и позволить нашим лошадям сделать то же самое. Вечером мы убили старого бизона — дряхлого и с трудом передвигавшего ноги — он стал нашей первой охотничьей добычей за последнюю неделю. Изнуренные и измученные, мы наслаждались жестким и невкусным мясом этого старика как изысканным деликатесом, а потом, после долгожданной трапезы, совершенно удовлетворенные улеглись спать. Между голодным человеком и человеком с полным желудком нет ничего общего. Мы выставили часовых, но чего же они желали теперь, когда внутри них было много мяса и вкусной, свежей воды? Чего они теперь хотели больше всего? Только одного — уснуть, и… они уснули.

Большая часть ночи прошла спокойно, но примерно за два часа до рассвета и как раз перед тем, как ушла луна, Пит Росс был разбужен грохотом конских копыт. Росс вскочил на ноги и разбудил своих людей, очень вовремя для первого выстрела. Что касается других рот — их офицерам не пришлось тратить время на их побудку — дикий и пронзительный боевой клич звенел в их ушах, каждый солдат мгновенно положил руку на свою верную винтовку. Это был не крик — это был боевой клич диких команчей, и как только затихли последние отголоски его эха, как большой отряд воинов испугал и рассеял в разные стороны наших лошадей, хладнокровие рейнджеров обратило их в бегство. Около двадцати человек, непрерывно стреляя, вломились в их ряды и спасли около половины общего числа наших животных.