Камень ацтеков - Александр Михайлов Страница 25

Сырой весенний ветер дул с моря на город. Он шутя сгибал тридцатиярдовые пальмы на берегу залива Кампече. Перистые листья густых крон жалко мотались из стороны в сторону. Шел ливень, и ручьи, размывая почву, гнали в залив обильную бурую пену.

Баррет разжал кулаки, выпустил толстые прутья и нехотя отступил назад в камеру — теперь тропический ливень больше не хлестал ему в лицо. Забранное решеткой окно выходило на внутренние сооружения тюрьмы, поэтому о панораме, которая открывалась с крыши, он мог только догадываться. В казематах Сан-Хуана стояла духота — мучительная и влажная, не скрашенная ничем. Потеки воды оставили на жидко побеленной стене камеры причудливые разводы плесени.

— Ланда, мерзавец, это его рук дело.

Баррет отошел в угол и опустился на циновку. Он лег ничком и попытался уснуть, день постепенно клонился к вечеру, дождь припустил еще сильнее. Через некоторое время руки англичанина осторожно коснулось что-то влажное и липкое — это оказалась мелкая лягушка местной породы.

— Что за черт! Мне не хотелось бы терпеть такое до конца дождливого сезона.

— Не волнуйся, ingles, гораздо раньше тебя повесят, — раздалось по ту сторону решетчатой двери.

Баррет не стал спорить с испанским солдатом. Он устроился так, чтобы не прикасаться к осклизлой стене, и принялся перебирать в памяти безнадежные события последних недель.

* * *

…Галеон, который принял на борт пассажиров «Святой Маргариты», в первый же день спешно ушел на север. Тела казненных остались на берегу. Плавание выдалось спокойным, и чужие паруса больше не появлялись на горизонте. На Баррета никто не обращал внимания. Отец Авокадро почти не выходил из кормового салона, в котором устроился со всеми удобствами. Иногда оттуда доносилось пение на латыни. Ланда и его «кузен» вдвоем заняли крошечную каюту. Там англичанин подолгу рассматривал чудом уцелевшую кружку.

Она оставалась неопределенно серой.

— Что бы это значило?

Ланда угрюмо молчал. Кажется, что-то надломилось в испанце.

— Мне не надо было спасать тебя, Питер, — сказал он как-то с пронзительной щемящей откровенностью. — Ты всегда приносишь несчастье.

— Ерунда.

— О нет! Увидев тебя впервые, я мимолетно ощутил могильную землю на своих веках, а под затылком — гробовые доски.

— Брось, Эрнандо, в тот день ты просто переел ядовитых листьев.

— Я?! — Ланда сорвался на крик. — Молчи, лжец! Да, конечно, я иногда жую листья, но видение возникло не после них, а как раз перед этим. О, это была рука судьбы, к тому же судьбы прескверной. Я не сомневаюсь, что любой, кто имел несчастье помочь тебе, почти гарантированный покойник. Взять хотя бы сеньориту Марию, которая там, на берегу, ради тебя обманула офицера. Вчера ее тело зашили в парусину и бросили в воду.

— У нее была лихорадка. Еще там, в лагере Кэллоу, я заметил на лице девушки первые следы…

— Ты ее лихорадка, Питер.

Баррет вылез из гамака и сел на лавку, пытаясь справиться с накатившей злостью.

— Хорошо. Если дело обстоит так, то мы квиты. Ты спас мою шкуру, я собираюсь спасти твою. Как только галеон бросит якорь, наши пути расходятся. Раз я тебе не нужен и даже опасен, то клятва утратила силу.

Эрнандо заворочался в своем гамаке.

— Возможно… Возможно, я приму такое решение. Только у тебя впереди встреча с веракрусским судом. Не очень-то обольщайся, Питер, тебе ведь не поверили. Этот хитрец капитан не доверяет до конца никому — ни мне, ни тебе…

Баррет нахмурился, по-новому оценивая мутную серую окраску талисмана.

События не заставили себя долго ждать. В гавани Веракруса Баррета арестовали прямо на берегу, возле роскошных пальм, под крики пестрых беззаботных птиц и шелест морского бриза. Ланда тут же исчез. К казематам Сан-Хуана арестанта доставили в каноэ и под конвоем. С тех пор прошло три недели строгого одиночества, иногда англичанину казалось, что исчезновение Эрнандо было вовсе не ударом судьбы, а скорее ее подарком. Пропажа главного свидетеля безнадежно тормозила судебный процесс.

Первое время Баррет пытался отмалчиваться — иногда это получалось убедительно. Через три дня безмолвия его перестали кормить.

Он кричал по-кастильски, выбирал слова попроще и поэнергичнее, стучал кулаком в стену и по решетке.

Невысокий солдат с мышиным взглядом слушал эти крики, иногда широко и радушно улыбался, изображая непонимание.

Еще через пять дней обессилевший от голода Баррет заговорил по-английски.

В этот вечер ему принесли ужин. Кукурузная каша оказалась недоваренной и слегка горчила от какой-то приправы.

«Пусть узнают, что я англичанин, им все равно не доказать, что я пират. Потому что… да потому что Ланда исчез, и нет свидетелей».

Испанский чиновник явился на следующий день, он держался сухо, высокомерно и не скрывал презрения, слушая наскоро составленные «объяснения» Баррета. Оба понимали взаимную ложь. Пятно плесени на стене к тому времени изрядно подросло. Жара и проливной дождь хорошо уживались вместе.

Две недели прошли относительно спокойно — чиновник оставался почти вежлив, Баррет изолгался окончательно.

Еще через день решетчатая дверь с лязгом отворилась. Баррет шел перед своим конвоиром, жадно отыскивая путь к спасению. Коридор тянулся на запад, лестница, устроенная в стене, — вниз. Методы следствия в испанских колониях не вызывали особых надежд.

Питер нарочито отстал, получил удар в спину, пошатнулся напоказ и, будто бы случайно повернувшись, пнул сторожа в живот. Тот охнул и упал на глинобитный пол. Англичанин бросился к ближнему окну — оно оказалось забранным решеткой. Железа не пожалели — прутья получились толстыми, их концы глубоко забили в камень.

— Стреляйте по нему! — вопил кто-то по-кастильски.

Баррет тесно прижался к кирпичной стене.

— Не стоит тратить порох, — отозвался вальяжный голос. — Этот человек не вооружен, к тому же пиратов следует не награждать пулями, а сохранять в целости для эшафота… Эй, бешеный, сдавайся… У тебя ничего не вышло. Отсюда никто никогда не убегает.