Гиблое место - Сергей Шхиян Страница 25

— Подержи Олю, — попросил я Ульяну и склонился над Морозовой. Она была в обмороке. Похоже, что дедовский прикол окончательно доконал бедную женщину. Я на ощупь нащупал ее грудь и несколько раз надавил с левой стороны грудной клетки, чтобы восстановить сердцебиение.

— Кто это был? — шепотом спросила Морозова, приходя в себя.

— Не бойся, это мой приятель, он нам поможет, — ответил я.

— Ага, помогу! — вмешался дед. — Ты мне вместо серебра дряни какой-то насовал, за которую и банки пива не купить, а я тебе помогать буду! Ишь, размечтался!

Действительно, такой случай был в наших взаимоотношениях. У меня не поднялась рука отдать сквалыге антикварные, старинные русские монеты, и я рассчитался с ним за переход границы времени российской мелочью.

— Успокойся, я тебе новую ефимку дам, — пообещал я.

— Пять.

— Две, и это последнее слово, — начал торговаться я, памятуя поразительную алчность старика.

— Тогда счастливо оставаться, — обиженно произнес Леший и неизвестно как (кругом было болото) громко затопал ногами, имитируя уход.

— Будь здоров и скатертью дорога, — в тон ему ответил я.

— Дедушка, миленький, не уходи! — вдруг плаксиво вмешалась в разговор Ульяна. — Дядя Алеша хороший, добрый, он даст тебе ефимок!

— Жулик он, твой дядя! — сердито оборвал ее Леший. — Четыре ефимки, иначе точно уйду!

Леший опять затопал на месте ногами.

— Грабь, живоглот! Три, и ни полушки больше!

Мне стало необыкновенно легко и весело. Присутствие старого скопидома гарантировало решение многих нерешаемых проблем, и торговался я с большим удовольствием, глупо улыбаясь в темноте.

— Видала внучка, каков вор! Ему двух денег к трем ефимкам добавить жалко! — апеллировал теперь к Ульянке Леший.

— Одну добавлю, и это мое последнее слово!

— Ладно, тать, грабь бедного старика! — наконец сошелся он в цене. — А теперь все идите за мной.

— Эй, дед, что значит пошли, мы же ничего не видим! — запротестовал я.

— По гнилушкам идите, они дорогу укажут, — распорядился старик и, по своей привычке, внезапно исчез.

Мы вновь одни остались в пустом, сыром лесу. Наталья Георгиевна, как поднялась, так и стояла, прижавшись ко мне. А я, видимо, по рассеянности, так и не убрал руку с ее груди. Однако действительно нужно было отсюда уходить.

— Ульянка, помоги Борису, — распорядился я. Потом одной рукой прижал к себе дочку, другой взял под руку маму и сделал первый шаг с нашего сухого «плато». Светящиеся призрачным светом гнилушки образовали что-то вроде тропинки. Идти было по-прежнему нелегко, но ноги скоро перестали тонуть в хлюпающей жиже, и продвигались мы довольно быстро.

Впрочем, идти далеко и не пришлось. Вскоре впереди мелькнул свет и мы вышли ко вполне приличному дому, стоявшему прямо между деревьев. Начинался ранний весенний рассвет, и дом уже можно было разглядеть вполне отчетливо. Был он высокий, рубленный и значительно больше обычной крестьянской избы. Стоял, как это делается на севере, на высокой подклети, и потому казался больше, чем был на самом деле.

Светящаяся дорожка довела нас прямо до высокого крыльца.

Женщины были испуганы и заинтригованы. Мои не очень связные объяснения, откуда я знаю «лесного старичка», не удовлетворили. Хорошо хоть вера в чудо, да еще в это дремучее время, была у них сильнее страха.

— А он нам ничего не сделает? — всю дорогу приставала ко мне Ульяна. — Он хороший?

Даже молчаливый Бориска подал голос:

— Батюшка, а дедушка не черт?

— Никакой он не черт, и вообще ничего не бойтесь, все будет хорошо. Никто вас не обидит, — однотипно отвечал я, сам, не очень понимая, что, собственно, представляет собой таинственный дедушка. Одно я знал твердо, вреда от лешака моим спутникам никакого не будет.

— Долго ходите, — раздался сердитый голос с крыльца, на котором за секунду до того никого не было.

Кудлатый, комедийный дедок во всей своей рваной красе стоял над нами, выпятив вперед нечесаную, кудлатую бороденку.

— Мог бы и сам довести нас до дома, — нарочито недовольным голосом, пародируя хозяина, сказал я. — Не видишь, мы с детьми.

— А кто бы кашу вам сварил? — парировал упрек старик.

— Сами бы сварили.

Впечатление, произведенное колоритной одеждой старика, оказалось обратно пропорционально его затрапезности. Женщины и Бориска совсем оробели, глядя на залатанного, посконного старика, и мне пришлось чуть ли не силой вталкивать их на крыльцо.

Наконец мы вошли в просторную горницу, тепло натопленную, с настоянным запахом лесных трав. Дед в очередной раз удивил меня. Определить по интерьеру, кому и какому времени принадлежит его жилье, было совершенно невозможно. В таком доме можно было жить в любом времени. Какая-то утилитарная обстановка вне моды. Даже печь у Лешего была какая-то смешанная, не то русская, не то голландская.

На женщин все окружающее произвело сильное впечатление. Они ошарашено крутили головами, разглядывая диваны, шкафы и комоды, находящиеся в горнице. Понятно, что в их скудное время, когда даже очень богатые люди обходились самой минимальной обстановкой, дедовские «мебеля» казались предметами невиданной роскоши.

— Ну, что встали столбами, проходите, — довольный произведенным эффектом, велел старик.

— Ох, дедушка, как у тебя тут лепо! — с восхищением сказала Ульяна. — А потолок-то высок, как в царских палатах.

Действительно, потолок в горнице был необычно высокий, метра два с половиной.

— Сколько ж дров нужно такие хоромы натопить! — опять вырвалось у Ульяны.

— Садитесь, отдыхайте, — милостиво разрешил Леший. — А ты, малый, давай три ефимки и две деньги, только не обмани, новыми! Знаю я, как ты подрезаешь деньги!

Открывать при старике свою богатую мошну я не стал, помня его завидущие глаза и, поковырявшись за пазухой, вытянул на свет божий четыре серебряных талера. Дед попытался выхватить их из руки, но я зажал монеты в кулаке.

— На тебе три ефимки, — сказал я, отсчитывая монеты, — а две деньги получишь, когда сыщешь сдачу. А пока подавай свою кашу.

— Ульянушка, внучка, вынай из печи кашу, — елейным голосом назвав девочку по имени, попросил Леший, хотя никто ему ее не представлял.

Ульянка, нисколько не удивившись осведомленности старика, подошла к печи и убрала заслонку. Из недр печи пахнуло упоительным запахом свежеиспеченного хлеба. Все невольно сделали по шагу в направлении тепла и пищи. Мой желудок свел спазм, и я почувствовал, как голоден.

Ульяна взяла прислоненный к печи ухват и перенесла на стол большой глиняный горшок с кашей…