Сын каторжника - Александр Дюма Страница 25

— Все, хватит, — произнес в ответ Мариус, побледнев от гнева. — Вы должны понимать, что ни у меня, ни тем более у мадемуазель в кармане нет спиртного; до таможенного поста отсюда не более четверти льё; мы пойдем туда, предупредим таможенников, и у вас будет не только то, о чем вы мечтаете, но и помощь, в которой вы нуждаетесь.

Услышав такое предложение, мужчина не сумел скрыть охватившие его беспокойство и недовольство и на мгновение утратил присущую ему наглую самоуверенность.

— Нет, нет, — ответил он, покачивая головой, — их милосердие так далеко не распространяется; если бы я был крупным торговцем мыла или судовладельцем, что ж, в добрый час, они бы точно меня сцапали в надежде получить с меня жирный кусок; но вы по моему мундиру должны были понять, кто я такой: я всего-навсего бедный нищий, и эти славные господа с берегового поста поднимут меня ударами каблуков. Нет, нет, я не очень расположен к тому, чтобы сгнить в тюремной камере, куда меня отправят на излечение.

— Ну, так что вы решили? — прервал его Мариус. — Скоро наступит ночь, и мы не хотим вас здесь оставлять. Ветер меняет направление на северо-западное, и этой ночью надо ждать мистраля; море будет плескать о берег именно в том месте, где вы сейчас лежите; с другой стороны, если даже мы с мадемуазель объединим наши усилия, то нам никак не удастся доставить вас даже до деревни Ла-Мадраг.

— Скажите, что вы не очень расположены к тому, чтобы увидеть, как хорошенькая белая ручка испачкается о лохмотья старика; ведь он непривлекателен, я это прекрасно знаю.

— Чего вы, в конце концов, хотите?

— Помогите мне осмотреть раны.

Нищий с трудом выпрямился, и Мариус помог ему сесть; тот одну за другой вытянул перед собой обе ноги и, заметив, что их обычные движения не причиняют ему сильной боли, с выражением явного удовлетворения ощупал грязными мозолистыми руками свои голени.

— Прекрасно, — сказал он, указывая на них, — орудия отступления целые!

Затем, показывая на свои руки и пальцы, он сказал:

— За исключением двух-трех царапин, ударные орудия тоже не слишком пострадали; я отделался лишь несколькими повреждениями черепушки. Дня через два я выйду из сухого дока, как новенький.

Нищий попытался встать на ноги; но, когда он захотел сдвинуться с места, ушибленные части тела причинили ему такую боль, что лицо его исказилось в страшной гримасе. Мариус и Мадлен одновременно протянули к нему руки, чтобы поддержать его.

— Ах ты чертово тело! — в досаде воскликнул бродяга. — Понежиться захотело, как я вижу! Пойдемте, надо, чтобы вы мне помогли подняться в мою спальню.

И, подняв палец, он указал на отвесную скалу.

— Вы не можете провести ночь здесь, подвергаясь ненастьям этого времени года — мы не допустим этого!

— Как постелешь, так и поспишь, — ответил нищий, пожав плечами, — и потом, я так люблю свежий воздух, что мне будет лучше в том месте, какое я выбрал; смирение — одна из моих добродетелей, и, не заслуживая ничего больше, я довольствуюсь таким пристанищем, какое милосердный Господь дарит птицам на побережье. — Пошли, — добавил он, придав своему голосу тягучий и гнусавый выговор профессионального нищего, — пожалуйста, немного милосердия, мой славный господин, и я попрошу Господа благословить ваш брак и ниспослать вам рай на земле.

Выражение насмешливого кощунства, с каким были произнесены эти последние слова, еще более усилило неприязнь Мариуса к бродяге, однако он взвалил его себе на плечи, обогнул скалу, вскарабкался на нее с той единственной стороны, где это было возможно, и опустил его на площадку, венчающую вершину скалы.

Для человека, казалось, не слишком жаждавшего завязывать какие-то отношения с таможенниками и с рыбаками, часто посещавшими мыс Круазет, место временного ночлега было выбрано превосходно.

С южной стороны каменистый выступ образовывал заслон, что создавало между ним и отвесной стеной укрытие шириной в несколько шагов, обеспечивавшее защиту как от северо-западного ветра, так и от любопытства проходящих мимо людей.

Заметив находившуюся там котомку нищего, Мариус решил положить его рядом с ней.

— Нет, нет, — сказал тот, — ночь наступила, и мне здесь хорошо. Я не расположен к тому, чтобы лететь кувырком отсюда во второй раз; только пододвиньте ко мне бункер со съестными припасами.

Мариус понял, что называл так раненый, и поднял холщовый мешок, замеченный им раньше; мешок оказался гораздо тяжелее, чем можно было подумать; когда же молодой человек опустил его на скалу, раздался весьма удививший его лязг железа.

— Что это там, внутри него? — спросил он.

— Ах, черт побери! Да не все ли равно? Не хочешь ли ты строить из себя дознавателя? Ну что ж, поди, продай меня таможенникам, если отважишься, но, прежде чем наступит праздник святого Иоанна, ты увидишь горящей свою хибару, я тебе в этом клянусь!

— А я вам в свою очередь клянусь, что, несмотря на все ваши угрозы, я именно это и устрою вам, милейший; у меня создается впечатление, что никакой вы не бедняк, честно выпрашивающий себе у милосердных христиан средства к существованию.

Пока Мариус так говорил, нищий просунул руку в свою котомку, вытащил оттуда дорожную флягу и отпил из нее несколько больших глотков; порция горячительного вернула ему всю его дерзость; сделав неимоверное усилие, он поднялся на ноги и бросился на того, кто столь великодушно пришел ему на помощь.

У Мадлен вырвался крик, отозвавшийся эхом в скалах.

Но для молодого человека такой выпад нищего не был неожиданностью: быстрым движением он резко откинулся назад и, достав из своего кармана широкий нож, направил его на грудь нападающего, угрожая ему.

Бродяга увидел в темноте три вспышки света: одну отбросило лезвие ножа, две других исходили из глаз молодого человека; он сразу понял, что имеет дело с храбрым и решительным противником, а потому, с необычайной легкостью убрав с лица угрожающее выражение, вернул в рукав кинжал, который он держал между большим и указательным пальцами, и расхохотался.

— Ну же, — произнес он сквозь смех, — я же вам говорил, что водка послужит мне великолепным лекарством. И выпил-то я всего лишь несколько капель, а уже в состоянии нагнать на вас страх… Ну-ка, положите обратно в карман ваше орудие для срезания мидий, мой мальчик; вы ведь не захотите направить его против бедняги, который, со своей стороны, не окажется до такой степени неблагодарной тварью, чтобы захотеть причинить зло тем, кто спас ему жизнь.

Затем, видя, что Мариус вовсе не собирается изменить занятую им оборонительную позицию, он небрежно ударил ногой по своей таинственной котомке и добавил:

— Так что, вам по-прежнему очень хочется узнать, что лежит там внутри? Это гвозди и куски бугелей: я отрываю их от обломков потерпевших кораблекрушение судов, которые нам посылает святой Мистраль; это совсем неприбыльный промысел, но каким бы скудным он ни был, правительство им не пренебрегает и не позволяет, чтобы мы ему создавали конкуренцию; вот почему меня изредка беспокоит визит таможенных чиновников. Вы — другое дело; я уверен, что вы не захотите лишить бедняка средств к существованию. Что ж, поройтесь в моей котомке, если вам будет угодно.