Кладоискатель и доспехи нацистов - Юрий Гаврюченков Страница 25

Маринка слушала, затаив дыхание. Сомнительные мысли вылетели из ее рассудительной головы.

— Сахар — превосходный абсорбент, — назидательным тоном процедил я. — Он впитал в себя весь кофеин. А в темноте вагона вы и не заметили, как желтая пленочка на него налипла.

— Конечно, — еще шире осклабился корефан, сияя ртом ярче солнца, — нам, первоходам, невдомек. «Полосатый» весь кофеин схавал с кусочком сахара, а мы, дурни, глотаем горькую воду и радуемся, вон у нас чифир забористый какой: дедушка всего лишь сахарок помочил, а уже раскумарился!

— Сдается, дедушка имел вас, не снимая штанов. Мы заржали. Обаяние друга — устоять невозможно.

— Кто такой «полосатик»? — спросила Маринка.

— Кто сидел на строгом режиме, — ответил я. — В Форносово две зоны — общий режим и строгий. Строгачам дают полосатую робу, отсюда и «полосатые».

— Но ты же, милый, был на общем? — уточнила Маринка.

— Да, — сказал я, — на общем. — По поводу отсидки я распространяться не любил. О зоне вообще старался не вспоминать. Правда, иногда кое-что арестантское проскальзывало в поведении. Теперь это случалось все чаще — обстоятельства, меняющие жизнь, диктовали возвращение к прежнему образу мышления. — Очень надеюсь, что на строгий не попаду никогда.

Ох-ох-ох. «Никогда не говори никогда».

— Не зарекайся, — подтвердила мои опасения Маринка, — а еще лучше брось рисковать. Давай уедем? — снова повторила она, и я чуть было не согласился, но судьба в лице Ксении не позволила внести коррективы.

— Чего регочете? — спросила она, заваливая на кухню. — Дозвонилась я. Ваше счастье, что он на работе.

— Кто «он»? — осведомился Слава.

— Дима, реаниматолог. Ты его знаешь, он на день рождения приходил.

— Ага, — кивнул Слава, судя по лицу, никакого Диму не вспомнивший.

— Кофе попьешь? — предложила Маринка. — Я ни тебя тоже сварганила.

— Спасибочки. — Ксения мельком заглянула в заварочную кружку и покосилась на мужа. — Твоя полная чашка нифелей?

— У меня там чай парится, — объяснил Слава, смиренный в присутствии супруги.

— Парится член в анале, а чай томится, — отрезала женщина по имени Судьба.

Убитые, мы сидели молча. Ксения тоже была не прочь пошутить на арестантский манер.

До больницы на улице Вавиловых было десять минут езды. Когда мы, переобувшись в тапочки, вошли в палату хирургического отделения, Эрик даже не повернул головы в нашу сторону. Он не спал, глядел в потолок, и лицо у него было настолько осунувшимся, что я не сразу узнал своего компаньона-курганника. Сердобольная родня отсутствовала, однако тумбочка была завалена целлофановыми пакетиками и свертками. Настало время процедур и прочих лечебных мероприятий. В палате было сумрачно и затхло. Унылая казенная мебель навевала тоску.

— Нашли больного? — поинтересовался реаниматолог Дима.

— Ага, — Слава протянул ему пакет с дежурным подношением — коньяком и фруктами. — Спасибо, Доктор.

— Не за что, — пожал плечами Дима, забрал добычу и ушел.

— Хау ду ю ду? — я подсел на кровать к Эрику. В руках у меня шуршал другой мешок, побольше. Я был готов умасливать дарами всех подряд.

Эрик не ответил. Он спокойно смотрел вверх, словно меня и не было.

— Эрик, — позвал я. Реакции не последовало. То ли он был не в настроении общаться, то ли игнорировал непосредственно мою особу.

— Ну, чего ты, братан? — добродушно зарокотал Слава, присаживаясь с другой стороны, поскольку табуретов в палате не было. — Хорош кисляк мандячить. Давай красненького дерябнем, для крови полезно, и врач разрешил.

Я с готовностью вытащил из пакета бутыль кагора и водрузил на тумбочку. Достал стаканы.

— Ну, чего?

— Замордовали его сегодня, — сообщил лежащий по соседству пожилой мужчина с забинтованной головой. Он пожирал глазами бутылку. — Если он не хочет, могу я компанию составить.

— Конечно же, — я с готовностью скрутил пробку. — А кто мордовал-то?

— Столько народу приходило, еж-ползешь, — пожилой сглотнул слюну и, выжидательно глядя на повисшее над стаканом горлышко, вынужден был продолжить: — Все утро ходили — тум-дум-дум, тум-дум-дум! Только к нему.

Взгляд Эрика неохотно переместился на нас.

— А кто приходил? — Вино неторопливо забулькало, вливаясь в стакан. Пожилой заерзал.

— Да всякие… разные, — стараясь не смотреть в сторону Эрика, мужик сел. Ему было неудобно, но выпить сильно хотелось. Я терпеливо ждал. — Ну, разные всякие, еж-ползешь. Сначала бизнесмены, навроде «новых русских». Все нафокстроченные, в черных пальто и сапожках. Потом матушка и ментяра с нею.

— Ваше здоровье, — я протянул пожилому стакан. Тот жадно выхлебал вино.

— Опер приходил, — заговорил Эрик, моя нехитрая уловка расшевелила его, — оперуполномоченный из отделения. Я написал заявление, что никаких претензий ни к кому по поводу случившегося не имею. Тебе, Илья, на пользу. Дело заводить не будут.

Он говорил негромко, только губы шевелились. Я почему-то вспомнил, что раненый человек старается экономить силы на мельчайших движениях, и подумал, как много Эрик потерял крови.

— А кто приходил перед опером? — наклонился я и компаньону. — Это были «светлые братья», да? Они уговорили тебя написать отказ.

— У меня нет ни к кому претензий, — повторил Эрик. — Все фирменно… Я доволен.

— Бизнесмены эти все растолковали по заяве, как и что в ней писать, — подал голос пожилой. — Они в законах шарят, еж-ползешь!

Я сунул ему недопитую бутылку.

— Эрик, — сказал я, — ты, конечно, волен поступить как хочешь…

— Доспехи надо было им продать, — тихо, но разборчиво произнес Эрик. — Сопротивляться… не стоит. Уступи Доспехи. Они купят.

— Даже после разборок? — На мой взгляд, кровь «брата» могла служить серьезным препятствием для совершения сделки. — Что-то не верится.

— А ты верь. Иногда полезно.

В словах его звучала укоризна. Эрик верил, а я нет. Все случившееся было лишним подтверждением того, что со «Светлым братством» надо ухо держать востро. Выстрел на Ржевке сжег все мосты, чему доказательством был вчерашний налет. Братство мстило мне, какая может быть торговля?!

Этого я, конечно, говорить Эрику не стал. Сделал вид, будто согласен, и попросил адресок Альфреда Конна, дабы использовать его в качестве посредника. Эрику сдавать сердечного друга не хотелось, он начал мяться, но тут вошла медсестра и стала требовать, чтобы мы убрались. Эрик был слаб и не выдержал давления.

Дядюшка Альф обитал в престижных апартаментах на Итальянской улице.

— Обойдемся без насилия, — предупредил я друга, когда мы поднимались по гулкой «старофондовской» лестнице. — Стой и смотри, стой и молчи, как очень метко выразился Егор Летов, понял?