Свидетель с копытами - Далия Трускиновская Страница 24

Он не сразу опознал в бородатом детине былого сослуживца. Когда же понял, что более не один на белом свете, едва не разрыдался. Опомнившись, он дал мнимому Эрлиху ключ от своего жилища и обещал явиться через три часа.

Потом они сидели за небогатым столом, вспоминали прекрасное прошлое, и Штанге жаловался на любовницу, но поворачивал дело несколько иначе – якобы она ему надоела.

– Кто эта женщина? – спросил мнимый Эрлих. – Не может ли от нее быть какой пользы?

Штанге задумался.

– Ты что же, не знаешь о ее знакомствах? – удивился мнимый Эрлих. – Если ты связался со старухой, значит, у старухи есть денежки. Где денежки – там полезные знакомства в свете. Не вздумай ее бросать, пока не разберешься.

– На что тебе они? – спросил отставной майор, он же – отставной любовник и отставной Юпитер.

– Хочу сделать полезное дело. Ты ведь помнишь императора Петра, мир его праху?

– Как не помнить!

– Тебе не кажется, что распутная баба, захватившая трон, уж больно на нем засиделась? А сынок нашего императора не у дел, хотя и совершеннолетний?

– Это всем кажется, любезный Рейнгард.

– Вот видишь? Ты лучше меня знаешь, что делается в столице, я ведь тут недавно, приехал совсем больной. Ты наверняка встречаешься с кем-то из наших, кто не уехал в Голштинию. Интриганка лишила наследника всего – и Голштинии тоже! Она до такой степени боится нас, что отдала нашу Голштинию датскому королю, а взамен получила Ольденбург и Дельменгорст.

Штанге приосанился.

После тягостных лет, проведенных в холодном и насквозь прохваченном сквозняками классе Академии, стоя или сидя на чурбаке без штанов, а также в постели пожилой дамы, он вновь почувствовал себя офицером, у которого есть командир, император и дворянская честь. Мнимый Эрлих уловил это движение и тихо порадовался.

Он совершил ошибку, сразу раскрыв карты перед Гофманом, даже не попытавшись задеть какие-то струнки Гофмановой души, кроме ораниенбаумской скуки и безденежья. Было же, наверняка было что-то еще – во что можно вонзить крючок и потянуть. Но, с другой стороны, много ли пользы от старика? Штанге был бы куда полезнее.

– Ты хочешь знать придворные новости? – спросил Штанге.

– Конечно! И в особенности – о тех людях, что состоят при наследнике.

– Знать бы еще, что великий князь – действительно наследник…

– Ты не веришь?

– Я верю нашему покойному государю.

Мнимый Эрлих сразу понял, о чем речь. Покойник, став императором, подписал манифест о своем восшествии на престол, и там ни слова не было сказано о сыне – словно батюшка отверг его всенародно. Он и до того время от времени задавал вслух риторический вопрос: не понимаю, от кого моя жена беременеет! И голштинцы знали, что он хочет, разведясь с распутницей, жениться на Лизхен Воронцовой и иметь от нее законных детей. Какой будет после этого судьба ребенка, которого угораздило родиться в царском семействе, никто не задумывался. Денут куда-нибудь, дадут немного денег и отправят за границу…

– Правду мы не узнаем никогда, – сказал мнимый Эрлих. – Для нас важно другое – интриганка в своем манифесте о восшествии на престол объявила великого князя природным наследником престола российского. И даже не это, любезный друг, даже не это…

– А что же?

– То, что он сам считает себя сыном покойного государя! И он должен желать отомстить за отца! – мнимый Эрлих бухнул кулаком по столу. – Должен!

– Не может же быть, что он теперь не задает себе вопросов, – согласился Штанге. – Тогда он был – перепуганное дитя, но теперь знает же, что отца подло убили!

– Его и самого убили бы, если бы не господин Панин.

– Да…

– Она потому и держала при нем господина Панина, чтобы народ успокоить: этот-де ребенка в обиду не даст. А хорошо бы понять, в каком положении сейчас при дворе господин Панин.

– Подумай сам, Рейнгард, наследнику скоро двадцать два года, он уж не то что совершеннолетний, а женат, скоро отцом станет. Будут ли держать при нем наставника, даже такого замечательного, как господин Панин?

– Отцом? Это новость!

О том, что императрица женила сына, мнимый Эрлих знал, но, медлительно и осторожно пробираясь в Санкт-Петербург, не имел возможности беседовать с осведомленными людьми.

– Да. Может, тогда старая интриганка сделает наследника хотя бы соправителем? – предположил Штанге.

– От нее дождешься! Но при дворе непременно должна быть партия наследника. Помоги мне в этом деле разобраться, друг Антон. Я должен знать, встречи с кем добиваться.

– Что ты задумал? – спросил отставной Юпитер.

– Задумал кое-что… Кое-что, полезное для меня и тебя. И будет к тебе просьба. Я живу на окраине, место неприятное, но оно меня устраивает. Только нужно оружие для защиты. Добудь мне пару очень хороших английских пистолетов или тульской работы, самых лучших. Деньги у меня есть.

Он сказал правду – в кушаке были еще зашиты бриллиантовые перстни хорошей работы.

– Я попробую… – Штанге посмотрел на сослуживца с некоторым подозрением.

Мнимый Эрлих с самого начала их беседы признался, что сгоряча отправился поддержать самозванца, но вовремя понял, что лучше с ним не связываться, покинул войско бунтовщиков и благоразумно отсиделся в провинции, чуть ли не в Сибири. Сибирь для голштинцев была понятием не столь географическим, сколь мистическим: место, куда отправляют грешников, почти что на пороге ада. Штанге полагал, что человек, вернувшийся из таковых опасных краев, должен наслаждаться мирной жизнью и найти себе необременительное ремесло, а не помышлять о пистолетах. В то, что они нужны для защиты, он не поверил.

– Попробуй, буду весьма благодарен. И давай искать всех наших – кто честно служил покойному императору Петру. Пора нам объединяться.

– Наших? Коха разве что нетрудно найти. Он просился в дивизию графа Румянцева, во второй гренадерский полк, и это был хороший выбор – после прусской войны граф жил мирно, и полки его – с ним вместе. Но потом случилась турецкая война, и там наш Кох под Бендерами лишился ноги. Но он успел до войны жениться на приличной женщине, она его приняла и одноногого, и он теперь живет с ней, растит двоих сыновей, да еще ее детей от первого брака.

– Ты бываешь у него?

– Летом навестил.

– Вот и я к нему поеду.

Мнимый Эрлих видел, что голштинцы постарели и в строй мало годятся. Но для его затеи вовсе не требовались юные красавцы.

В воображении своем он видел голштинцев такими, какими они были при покойном государе, в белых мундирах, бирюзовых камзолах и штанах, статными и при полном комплекте рук и ног. И он знал – настанет день, когда голштинские полки выстроятся, приветствуя государя Павла Петровича, как положено – в белых мундирах!