Сталинъюгенд - Алексей Кирпичников Страница 23

* * *

Евгения Даниловна Кирпичникова (в девичестве Геня Шулькина), была колоритная, широкая в кости, немного неуклюжая женщина среднего роста, с запоминающимся интересным и властным лицом, украшенным выразительными серо-зелёные глазами и густыми темными бровями. Тонкие каштановые волосы она обычно убирала сзади в пучок. Красивые, но отнюдь не мелкие кисти её рук отличала необычайная для женщины сила, а фигуру выделял весьма значительный бюст. Хотя она была чистокровной еврейкой, в её говоре совсем не замечалось акцента, а в лице и облике отсутствовали типичные иудейские черты. Детство в семье полоцкого колбасника проходило далеко не беззаботно — ранняя потеря отца-кормильца сделала жизнь весьма непростой. Вместе с матерью Геня поднимала младших: сестру Зелду, братьев Самуила и Бориса. Позже отношения в семье осложнились — мать нашла молодого мужа, всего на пять лет старше Гени. Все это сделало Шулькину не по годам взрослой и рассудительной, и характер у неё сформировался крутой.

Революция, полыхнувшая в России, вовлекла её в свой кровавый круговорот и понесла от уездовской комсомольской ячейки в Питер. В шестнадцать лет она вступила кандидатом в ВКП(б) и самозабвенно трудилась в отделе пропаганды губкома партии, где вскоре познакомилась с Петром Кирпичниковым, тоже кандидатом в партию, занимавшим скромную должность в губернском исполкоме. Пётр был породистым и крепко сложённым мужчиной с удивительно красивым и завораживающим голосом — низким баритоном. «Университеты» он проходил, работая грузчиком в нижегородском речном порту. Революция затребовала молодых людей для активного участия в строительстве новой жизни.

В двадцать шестом Шулькина и Кирпичников стали жить гражданским браком. В жилом крыле Смольного им выделили комнату, где в июне двадцать восьмого родился первенец, названный Феликсом в честь почившего столпа революции Феликса Дзержинского. Материально им жилось ещё тяжело, но уже тогда забота о хлебе насущном отодвинулась как бы на второй план — обкомовско-исполкомовские пайки и ордера на необходимые товары покрывали их нехитрые потребности. Развернувшаяся после смерти Ленина борьба за власть невольно явилась для каждого из них своеобразным трамплином для роста. Столкновение сталинского ядра руководства партии сначала с троцкистами, потом с зиновьевцами, затем с бухаринцами и, конечно, тотальная чистка, вызванная убийством Кирова, материализовались в физической ликвидации очередного слоя руководства. Вакантные места, как правило, отдавались нижестоящим работникам. Всегда поддерживая линию Сталина, Кирпичниковы быстро поднимались по административной и партийной лестницам.

К концу тридцатых их семья была уже не последней в номенклатурной обойме: Пётр Иванович стал заместителем председателя Ленплана, а Евгения Даниловна — так она стала именоваться по паспорту — возглавляла отдел агитации и пропаганды Ленинградского обкома ВКП(б). За эти годы в их жизни происходили и другие события: оба закончили экономический вуз, а Евгения Даниловна даже стала доцентом в Институте красной профессуры. Они получили большую обкомовскую квартиру на Лесном проспекте, а из Полоцка в Ленинград перебралась многочисленная семья матери, успевшей родить ещё одну дочь — Любу.

Родственников Петра Ивановича не жаловали. Причина холодности, по-видимому, связывалась с его происхождением: отец Кирпичникова был из мещан и держал до революции придорожный трактир в Семёнове. Пётр Иванович это не афишировал, поскольку стал рабочим с малолетства, а рассказывать о мещанских корнях означало тогда написать на себя донос о неблагонадежности.

Семья жила в устойчивом достатке, пользуясь номенклатурными благами обкомовского уровня: машиной, дачей и спецпайками. Так они встретили 1937 год — год, когда суровая коса советского правосудия добралась до собственных воспитанников, не участвовавших ни в каких оппозициях. Должность Кирпичниковой почти неминуемо сулила ей роль одного из сотен тысяч поленьев, сгоревших во имя построения коммунизма в жертвенной топке сталинского «паровоза». Однако судьба или Бог, в которого не веровали Кирпичниковы, уберегли их. Евгения Даниловна понесла вторым ребенком и выхаживала трудную беременность дома. Чекисты, сурово чистившие ленинградский партаппарат в 1937-1939 годах, видимо, до такой степени оказались завалены подручным, находившимся на рабочих местах «горючим», что до неё дело не дошло.

Пётр же Иванович благополучно пережил чистку и террор, а в сороковом был назначен уполномоченным Госплана по Ленинграду и области, отвечавшим за снабжение финской кампании. Обладателя этого поста наделили колоссальными полномочиями — минуя обкомовское начальство, он подчинялся только руководству Совнаркома. Это повышение произошло благодаря исполнительскому трудолюбию Кирпичникова и благоволению к нему непосредственного начальника — Николая Алексеевича Вознесенского, выдвинутого Сталиным председателем Госплана СССР.

И в «финскую» у Пётра Ивановича была большая вероятность сложить голову. Всю зиму сорокового года в тех краях стояли ужасающие морозы. Отметки на термометрах нередко опускались ниже минус сорока. Стратеги, разрабатывавшие оперативный план покорения Финляндии, рассчитывали закончить войну за десять дней. Они бросили в бой на укрепленную линию Маннергейма сотни тысяч советских солдат, однако неприступность обороны противника стала открытием для советского генералитета — Красную армию надолго остановили в снежных лесах Карельского перешейка. В итоге продолжительность войны превысила расчетный срок больше, чем в десять раз — операция продолжалась 105 дней. Всё это время требовался срочный подвоз тяжёлого вооружения, боеприпасов, тёплого обмундирования и продовольствия, но работу тыла парализовало — вымерзали паровозы, и нечем было доставлять грузы на фронт.

Естественно, вместе с наркомом обороны, выдающимся полководцем Климом Ворошиловым, считавшим самыми передовыми видами вооружения тачанки и кавалерию, ответственность пришлось разделить и гражданским службам, ведавшим снабжением войск. В этих условиях между наркомом путей сообщения Лазарем Кагановичем и руководителями Совнаркомома — Вячеславом Молотовым и молодым Николаем Вознесенским — развернулась подковёрная борьба с целью спихнуть ответственность за провалы на «противника». Казалось — на кону стояли головы.

Численное преимущество принесло успех команде Молотова-Вознесенского, и сталинский гнев, помимо Ворошилова, обрушился на Кагановича. Сверхпреданный Вождю, обросший легендами Климент Ефремович ещё требовался Хозяину в качестве «пролетарской вывески», поэтому его голова уцелела на плечах, хотя из наркомов Ворошилова попёрли, лишив и права голоса на Политбюро. Каганович тоже увернулся — ему удалось расплатиться с Кобой по своим счетам жизнью старшего брата.

Вместе с Михаилом Кагановичем крайними оказались около 130 тысяч ни в чём не повинных бессловесных бойцов Красной армии, сложивших головы при захвате Карельского перешейка.

А Пётр Иванович Кирпичников, как член команды-победительницы этой подковёрной войны, получил весомое повышение — его назначили зампредом Госплана (ранг наркома) и поручили заниматься сугубо мирными вопросами несводимого баланса экономики СССР. В этой должности он встретил войну, но уже вскоре был утверждён одновременно и заместителем члена ГКО по вооружениям.