Кон-Тики - Тур Хейердал Страница 23

Повседневная жизнь и эксперименты. – Питьевая вода для плотогонов. – Картофель и тыква – ключи к секрету. – Кокосовый орех и крабы. – Юханнес. – Мы плывем по ухе. – Планктон. – Съедобное пламя. – Дружба с китами. – Муравьи и морские желуди. – Домашние животные под водой. – Наш спутник – корифена. – Ловля акул. – «Кон-Тики» становится морским чудовищем. – Лоцманы и прилипалы в наследство от акулы. – Летающие кальмары. – Неизвестный посетитель. – Водолазная корзина. – С тунцами и бонитами в их родной стихии. – Ложный риф. – Шверт подсказывает разгадку. – На полпути

Шли недели. Мы не видели ни судов, ни обломков – никаких признаков, того, что, кроме нас, на свете есть еще люди. Весь океан – наш, все пути открыты, кругом безбрежный простор, и сам небосвод словно излучал мир и приволье.

Соленые брызги и чистая синева будто омывали нам душу и тело. Здесь, посреди океана, большие проблемы казались маленькими, надуманными. Только стихии были реальностью. А стихиям не до нашего плота. Или, может быть, он был для них частицей природы, ничуть не нарушающей гармонии моря, покорной волнам и течениям, как морские птицы, как рыбы. Из грозного врага, который с ревом кидался на нас, стихии стали надежным другом, они неутомимо, упорно увлекали с собой наш плот. Ветер и волны толкали нас, океанское течение тянуло нас – прямо к цели.

Попадись нам в океане судно, пассажиры увидели бы, как плот плавно переваливает через длинные валы, сморщенные барашками, и наполненный пассатом тугой оранжевый парус глядит туда, где Полинезия.

На корме они бы увидели человека – полуголого, смуглого, бородатого, – который то воевал с длинным рулевым веслом, подтягивая потрепанные фалы, то дремал на солнышке, сидя верхом на ящике и лениво подталкивая весло пальцами ноги.

Если это был не Бенгт, его скорее всего можно было найти в дверях каюты, где он лежал на животе, углубившись в один из семидесяти трех томов своей библиотеки. А вообще мы назначили его стюардом, это он отмерял нам дневной паек. Герман в любое время суток мог оказаться где угодно – то с метеорологическими приборами на мачте, то с подводными очками под плотом, где он проверял шверт, то за кормой, в надувной лодке, где он занимался воздушными шарами и какими-то непонятными приборами. Он был у нас начальником технической части и отвечал за метеорологические и гидрографические наблюдения.

Кнют и Торстейн без конца возились со своими отсыревшими сухими батареями, паяльниками и схемами. Вся их военная сноровка была нужна, чтобы заставить нашу маленькую радиостанцию работать наперекор соленому душу и сильной росе, меньше чем в полуметре над водой. Каждую ночь они поочередно дежурили и посылали в эфир наши рапорты и метеосводки. Случайные радиолюбители принимали эти сообщения и передавали дальше – в метеорологический институт в Вашингтоне или по другим адресам.

Эрик чаще всего латал парус, или сращивал канаты, или вырезал деревянные скульптуры, или рисовал бородатых людей и удивительных рыб. Точно в полдень он вооружался секстантом и взбирался на ящик, чтобы поглядеть на солнце и высчитать, сколько мы прошли за сутки. Сам я прилежно заполнял судовой журнал, составлял рапорты, собирал пробы планктона и рыб, снимал кинофильм. Каждый отвечал за свой участок и не вмешивался в дела других. Менее приятную работу, вроде рулевой вахты и дежурства на кухне, распределяли поровну. На руле каждый стоял по два часа днем и столько же ночью. Все по очереди были коками. Обязательных правил и постановлений было немного: на ночной вахте непременно обвязываться канатом, спасательная веревка должна всегда висеть на месте, стряпать и есть только на палубе, по нужде ходить на самый край кормы. Когда возникал важный вопрос, мы по примеру индейцев созывали общее собрание и принимали решение сообща.

День на борту «Кон-Тики» начинался с того, что последний ночной вахтенный будил кока, который спросонок выбирался на увлажненную росой и залитую утренним солнцем палубу и начинал собирать летучих рыб. В отличие от полинезийцев и перуанцев мы не ели рыбу сырой, а жарили ее на маленьком примусе, который стоял на дне ящика, прочно привязанного к палубе у входа в хижину. Вся наша кухня помещалась в этом ящике. Каюта заслоняла его от юго-восточного пассата, и, только когда ветер и волны слишком уж небрежно подбрасывали плот, случалось, что ящик загорался. А один раз кок задремал, и кухня запылала ярким пламенем, которое перебросилось на хижину. Дым просочился сквозь стену внутрь, и пожар был мигом потушен, благо за водой на «Кон-Тики» было недалеко идти.