Защитник - Конн Иггульден Страница 23

Что кампания этого года завершилась, Мардоний понял сразу после того, как Ксеркс ушел из Греции. Ни он, ни великий царь не рассчитывали закончить войну за один сезон. Об этом он напомнил себе, когда отправился на север, в богатые и плодородные земли, где, по уверениям греческих союзников, в полях колосилась пшеница, а на лугах паслись стада коз и овец.

Он надеялся, что все так и есть. Армия перешла на половинный паек, следствием чего незамедлительно стали кислые физиономии и урчащие животы. И хотя воины перебили все живое за день марша, провизии едва хватало на одну кормежку в сутки – в отличие от обычных трех. Что не менее важно, двести тысяч воинов нуждались в поварах, кузнецах и кожевниках просто для того, чтобы оставаться в строю. Снаряжение изнашивалось, лошади похудели всего за несколько дней тяжелого труда и плохого питания. Персидская армия обрушилась на Аттику как саранча, пожирающая все, что двигалось или росло, пока не осталось ничего. Не в последнюю очередь из-за коней Мардоний возлагал надежды на равнины Фессалии.

Наклонившись вперед, он потрепал мерина по шее. Это был прекрасный крепкий скакун, для которого каждое утро требовалось собирать свежую траву, а еще лучше – зерно, чтобы он без устали выдерживал на ногах целый день.

Остановившись на привале, Мардоний смотрел на проходящие мимо полки. Демонстрируя готовность к сражению, они старались изо всех сил, но полководец заметил в них усталость и даже страх. С течением дней люди начали чувствовать, что царь перестал обращать на них внимание. Они задавались вопросом: что означает для них возвращение Ксеркса домой? Мардоний улыбался, как гордый отец, кивая своим любимцам, когда те проезжали мимо, и каждый, оставаясь в седле, отвешивал ему почтительный поклон. Для собственных четырех сыновей у него было особое подмигивание с поворотом головы. Сказать по правде, он не мог быть недоволен теми, кого Ксеркс привел на эти пыльные холмы. Всю подготовку и формирование войска великий царь доверил Мардонию и его приближенным. Результатом стала закаленная, выносливая армия, единственной реальной слабостью которой был сам царь.

Мардоний все еще пугался шальных мыслей, как лошадь шарахается от метнувшейся тени. По давней привычке он не смел критиковать отпрыска правящей династии. Цари были другой породы, скорее сродни ангелам, чем людям, и уж определенно не подлежали обсуждению и не могли вызывать сомнений.

В это тихое утро армия шла прочь от Афин, преодолевая холм за холмом. Столь многочисленное войско не в состоянии делать что-либо быстро, и однообразные дни тянулись в монотонном походе и мечтаниях. В своих самых сокровенных думах Мардоний постоянно возвращался к неудаче молодого царя Ксеркса, хотя и благоговел перед ним. Рассеянно он трогал языком треснувший зуб, понимая, что рано или поздно придется обратиться за помощью к кузнецу. Боль, если мучает долго, может в конце концов любого мужчину сделать ребенком; ему доводилось видеть такое. Воля медленно угасает, подтачиваемая страхом и страданиями…

Мардоний был в ярости из-за того, что его бросили здесь, но он не позволил себе ни одного слова осуждения. Не потому, что боялся слухов, которые могут дойти до дворца, а из верности Ксерксу и, прежде всего, памяти его отца. Полководец был человеком преданным. Только это и могло поддержать его, когда б вино иссякло, а последняя лепешка заплесневела.

Вдалеке на вершине холма появились два всадника-разведчика. Насколько он мог судить, у них не было ни щитов, ни копий. Скорее всего, они наблюдали за прохождением персидских войск, чтобы отчитаться потом перед вождями каких-нибудь Афин, Спарты или другого небольшого государства. Мардоний не стал задерживать на них свое внимание. Если подойдут ближе, можно будет послать с десяток всадников и отогнать. Он вздохнул, снова возвращаясь в думах к тому, что предстояло сделать, прежде чем вернуться домой. Стоило закрыть глаза, и перед мысленным взором возникал цветущий пестрый сад, благоухающий душистыми ароматами. Персия весной! Наяву же его окружал унылый пыльный пейзаж со скрюченными, как старики, оливковыми деревьями.

Ксеркс велел ему подчинить греков, заставить их преклонить колени и признать империю, и Мардоний ринулся преданно выполнять царский приказ. Со временем он осознал, что ему это нравится. Перед ним стояла задача, для решения которой требовались смекалка и опыт. В каком-то смысле это напоминало поднятие тяжестей, и даже больше. Он так долго находился под пристальным взглядом Ксеркса, что почти забыл об очевидном: власть – это не только ответственность, но и возможность.

Ощутив на лице дуновение ветерка, Мардоний испытал душевный покой. Под его началом состояла вся засевшая в Греции армия. Он был свободен: мог потерпеть неудачу и умереть с голоду – да, но также мог одержать победу и знать, что именно он ее единственный творец. Под его началом собрались самые сильные, самые надежные! Для такого боевого коня, как он, бремя, возложенное Ксерксом, было не столь уж тяжело.

Всадники впереди протрубили в рога, возвращая его мысли к насущному. Прищурившись, Мардоний всмотрелся в даль и увидел на западе темно-синюю дымку, а за ней длинную линию – стену поперек знаменитого перешейка. Кисловатый вкус вдруг появился во рту, когда полководец понял, что цветные пятнышки на сером – это спартанцы в красных плащах и они не спускают глаз с его войска. Послав им сквозь зубы проклятие, он сплюнул на землю.

Он не предполагал, что его армия пройдет так близко к перешейку, отделяющему Пелопоннес от остальной Греции. Кажется, Артабаз говорил что-то об этом, но реальность неприятно удивила. Все персидские командиры знали о стене, построенной спартанцами. Мардоний нахмурился, вспомнив, как рассмеялся, впервые услышав о ней. Стена вряд ли помогла бы, ведь персидский флот мог высадиться где угодно на их скалистом побережье. Правда, теперь этот флот лежал на дне Саламинского пролива или колыхался, как плавник, у берегов Эгейского моря. Спартанцы сделали большую глупость, построив стену, но волей судьбы неудачное решение обернулось гениальным ходом. Как тут не поверить в их богов…

Зная, что враг наблюдает, Мардоний пожалел, что не изменил походный строй. По незнакомой местности армия шла колонной, напоминавшей издалека огромную змею, но это выглядело не так устрашающе, как хотелось бы. Тем не менее персам потребовалось несколько часов, чтобы пройти мимо спартанской стены. Пусть смотрят! Вдоль колонны проносились полки всадников, и густая пыль целых полдня висела в воздухе.

Мардоний не заметил на стене никакого движения. Помня о сражении в Фермопильском проходе, он почти ожидал, что ворота вот-вот распахнутся и спартанцы бросятся в атаку.

Он снова сплюнул в пыль, злясь на себя за нахлынувшее облегчение. Будь они прокляты за все, что натворили. Он уже не раз задавался вопросом, сможет ли когда-нибудь встретиться лицом к лицу с этими воинами в красных плащах и не испытать глубокого животного страха.

Мардоний напомнил себе о том, что у спартанцев не более десяти тысяч воинов, – так под клятвой сказали фиванцы. Если следовать примеру Фермопил, Мардоний мог окружить их и сокрушить копьями, стрелами и камнями из пращей. В конце концов, они всего лишь люди. У них фальшивые боги. Когда он повторял себе это, в животе заурчало, словно оттуда донесся предостерегающий голос.