Красная валькирия - Михаил Кожемякин Страница 22

Купание в ледяной воде Двины не прошло для прапорщика Гумилева даром. "Простыл, как в воду глядел", - пытался бодриться он, но с каждым днем становилось все хуже. Обострилось старое, недолеченное в Царскосельском госпитале воспаление легких, справиться с которым в полковом лазарете никак не получилось. Был бы рядом лжедворецкий лжеТадеуш, он бы, несомненно, изобрел какую-нибудь особенную настойку на основе чудодейственных ведьминских трав, порошка из черепа утопленной в крысиной крови летучей мыши и крепкого крестьянского "бимбра". Но "Тадеуша" давненько никто не видел и даже старался не поминать, а полковой врач, у которого хватало забот с ранеными, не мог придумать ничего эффективнее банок. Командир Александрийского гусарского полка полковник Коленкин решил избавить чересчур известного подчиненного от убийственной рутины окопной войны, а себя - от ответственности за него, и отправил прапорщика на излечение - правда, не в Петербург, а в поселок Окуловка Новгородской губернии. Вылечится, а заодно и на станции Николаевской железной дороги - рядом с Окуловкой - сено для корпуса закупит... Приятное надо сочетать с полезным - порадеть о благе товарищей-кавалеристов, точнее - их лошадей.

С каждым новым военным годом движение по умиравшим железнодорожным линиям империи все более располагало к дорожной тоске и неспешным размышлениям. Пока санитарный эшелон часами простаивал на каждом полустанке и разъезде и нижние чины привычно выгружали на поданные подводы тела умерших в дороге "тяжелых", прапорщик сквозь болезненную дремоту предавался приятным мечтам - о возвращении в Петроград и о скорой встрече с Лери. Ах, Леричка, Леричка, золотая прелесть, вот будет сюрприз, если ты узнаешь, что твой долгожданный Гафиз совсем близко! Болезнь, бесспорно, вещь неприятная, но жар и слабость быстро пройдут, если рядом окажется Лери - ее сладкие губы и нежные руки. Больше никого не нужно - ни Ани Энгельгардт, ни Олечки Арбениной, ни Маги Тумповской, ни даже жены. Только Лери - ведь именно ее он увидел в ту злосчастную минуту, когда погибал в ледяной купели! Это Леричка отмолила его у смерти, а, значит, больше ничьих вздохов у постели больного, никаких мадригалов Ольге Николаевне Романовой и Ольге Николаевне Арбениной, никаких заигрываний с титулованными медсестрами, которых сейчас было немало в армейских лазаретах! Только Лери - и больше никого! А там - выздороветь и просить ее руки. Нет, сначала все-таки лучше развестись с Аней!

Иметь в качестве тестя милейшего профессора Михаила Андреевича Рейснера - это, конечно, все равно что пуд соли, густо перемешанной с перцем, откушать... На профессорском лице вечно такая заговорщическая мина, что так и хочется подойти к нему и тихо, ласково сказать: "Профессор, мне все о вас известно!". И затрясется профессор от страха, поймет, что не остались в тайне его отношения с жандармами. Даже если не было никаких отношений - все равно пожелтеет, как стена в Охранном отделении... Или предложит в РСДРП вступить, чтобы стать примерным зятем. Адепт чистого искусства им в семье не нужен. Надо будет на досуге сказать профессору, что миром должны править не заговорщики, а поэты. Занятно будет посмотреть, как взовьется от революционного гнева профессорская борода!

Впрочем, оставалась другая возможность - та самая, о которой он говорил Лери в то, памятное утро, в гостинице на Гороховой: уехать вместе на Восток. На остров Мадагаскар, в Абиссинию или Персию - только прочь от мерзкого запаха гниющей империи, которую уже, словно падаль, готовы растерзать гиены от революции! Конечно, сейчас, в военное время, такой отъезд называется простым и позорным словом - "дезертирство". Но разве человек не имеет права на счастье? Наступает железный век - и золото пушкинской эпохи, и серебро первых десяти лет двадцатого столетия остались в прошлом. Скоро, очень скоро все мы увидим, что такое час гиены! Кому тогда будет нужна его присяга, шашка и даже стихи! "Горе, горе, страх, петля и яма для того, кто на земле родился!"

Сейчас, в полубреду, в расслабляющей дремотной слабости, Гумилев с обостренной ясностью видел распутье двух дорог, которые открывались перед ним и Лери. Дорога родины уже почти определена - со всей жестокой неизбежностью. Можно ли спасти Россию - Бог весть? Будет, матушка, корчиться в тифозном жару, исходить холерным поносом, пламенеть пожарами междоусобной войны, которая непременно придет на смену войне с германцами и не пощадит никого. Слишком уж много агитаторов появилось на фронте: слетелись, словно стервятники на духовитую подгнившую мертвечину! Скоро завшивленные и отчаявшиеся солдатики выйдут из окопов, подымут на штыки офицеров и кого попало. Никто не вспомнит ни о Боге, ни об Отечестве, ни о боевом братстве, ни о том, что за все когда-нибудь придется платить!

...Словом, у него и Лери два пути: или вместе на Восток, или порознь - к смерти. Только что она выберет, хватит ли у этой юной энтузиастки всеобщего счастья сил забыть об опасных болтунах из отцовской гостиной?! Захочет ли она думать об ином счастье - собственном?

Собственное счастье... Увы, оно представляется неотделимым от бегства из России. Бежать? Это значит не просто дезертировать из армии, которая все равно доживает последние месяцы. Это - хуже. Оставить беспутную, неблагодарную, темную, но так безответно любимую землю на растерзание адской разрушительной силе, которая поднимается из преисподней? Болтуны из рейснеровской гостиной, революционными заклинаниями вызывающие эту силу к жизни, сами не понимают, что она пожрет все - и их в свой черед! Может, он не самый лучший, не самый верный солдат... Но какой же сын бросит смертельно больную мать, которая даже не в силах молить о помощи?