Хуже всех (сборник) - Сергей Литовкин Страница 21

Не успели мы выпить и по рюмке коньячку, как к нашему столику слетелся квартет говорливых девиц, не скрывающих весьма близкого знакомства с моим товарищем. Обладая широкой русской душой, тот активно знакомил меня со своими приятельницами, подмигивая и делая не допускающие альтернативного толкования намеки. Однако, учитывая возможные нюансы и варианты развития подобных знакомств, я предпочел допить уже налитое спиртное и ретироваться, взяв с товарища слово не пропадать насовсем: завтра с утра предстоял выход корабля в море. На всякий случай я записал номера контактных телефонов, охотно продиктованных его подружками, явно превратно воспринявших мой интерес. Однако «флажок», к счастью, не пропал.

Он явился около семи утра и со стуком бросил в рундук столовый нож с ресторанной гравировкой на ручке. В ответ на мой вопрос о происхождении и назначении оного Андрей извлек из карманов еще несколько подобных клинков, ранее служивших предметами сервировки в местах общепита славного Севастополя, и объяснил, что набирает их под завершение обычных кабацких посиделок на случай затяжных конфликтов с другими гостями ресторана. Виноватыми в подобных конфликтах, разумеется, были эти недоделанные «посе… си…..сти… тели». Последнее слово ему удалось произнести в три приема, но зато с неподдельным сарказмом. Очевидно, что изыскание оружия в целях возможной самообороны являлось мерой вполне оправданной. Предполагалось, что приборы изымаются для временного пользования с последующим обязательным возвратом. Применять ножики в деле, к счастью, ему еще ни разу не потребовалось, но показывать якобы приходилось многократно.

– Ежели такое дело, надо с собой кортик таскать, – предположил я.

– Что я, бандит, что ли? – обиделся Андрей, с грохотом высыпая свои трофеи в рундук. Его тело напоминало поле битвы после полного взаимного уничтожения противоборствующих сторон. Прощание с берегом было бурным. Падение в койку и первые звуки пронзительного храпа совпали по времени абсолютно.

Вскоре сыграли боевую тревогу, но я был пассажиром, а не членом экипажа, а посему ее проигнорировал и, не вылезая из койки, продолжил обреченное загибание пальцев, каждый из которых должен был означать то или иное незавершенное на берегу дело или невыполненное обязательство. Когда серия характерных звуков, стуков и сигналов позволила предположить, что контакт с сушей успешно разорван, я решил прекратить самоистязание и укрепиться в уверенности, что море все спишет.

Разбудил меня троекратный стук, после которого в каютном пространстве возникло новое лицо – старлей медицинской службы с портфелем в руках, одетый, как ни странно, в тропическую форму.

– День добрый. Меня в соседнюю каюту разместили. Зашел познакомиться, – сообщил он, доброжелательно улыбнувшись и представившись Борисом.

– А чего так вырядился? Еще и Босфора не прошли, а ты уже весь в голубом, – сказал я, вылезая из койки и пожимая руку новому знакомому.

– Тут дело такое: ничего другого не выдали. Призвали на сборы в качестве офицера запаса и отчего-то решили отправить на пару недель на эскадру для борьбы с кариесом. Я-то ведь стоматолог по специальности, кандидат от медицины. Отбивался, конечно, как мог. У меня куча проблем на работе в институте, поездка на носу по обмену стажерами в Венгрию и раковина на кухне течет, да никто ничего не слушает. Сказали: или в море, или – на губу на тот же срок.

– Ясно… Наверно, у адмирала зуб разболелся, вот он тебя и заказал на эскадру. Плохо, дантист, твое дело. Не хочу пугать, но застрянешь ты в штабе до прихода замены месяцев на несколько. У всех моряков зубья ни к черту. Консервное питание и вода из опреснителей, понимаешь? Сверлить тебе – не пересверлить. Наберешь статистики на докторскую диссертацию.

Настроение у Бориса упало ниже ватерлинии. Чтоб его хоть немного утешить, я предложил допить слегка початую бутылку шампанского, доставленную утром Андреем из мест неизвестных, но сомнительных. Попытка привлечь самого «флажка» к дегустации оказалась безуспешной. При виде эмблем на погончиках Бориса – зловещих змей, намотанных на рюмки, – полупроснувшийся Андрей простонал: «Доктор, скажите, я буду жить?!» и, не дожидаясь ответа, снова отключился.

Шампанское оказалось сладким и почти без пузырьков, выдохнувшимся, как и наш «флажок». На опустошенную бутылку я аккуратно приклеил бумажку с надписью «Для бычков и недокурков» и пояснил вопросительно хмыкнувшему доктору, что на каком-то этапе похода многие душу готовы будут заложить не только за сигарету, но даже за окурок, которым можно хотя бы пару раз затянуться. После этого объяснения я засунул еще дымящийся окурок в бутылку и сразу закупорил ее, положив тем самым начало созданию табачного резерва «черного дня». Закуривая предложенную мной сигарету, доктор поежился и покосился на законсервированный бычок, смотревшийся сквозь темное бутылочное стекло и в самом деле весьма непрезентабельно.

– Чуть было не забыл про это! – воскликнул Борис, открывая портфель и вытаскивая из него нечто объемное, завернутое в газету.

«Это» оказалось трехлитровой пластиковой канистрой, по самую пробку заполненной медицинским спиртом. Определив местом предстоящей полноценной беседы нашу каюту, а временем – период суток после ужина, мы разошлись по делам. Я, например, всерьез намеревался проверить состояние своего груза и установить контакты с местным населением. Нам ведь, небось, около недели здесь крутиться и кормиться.

Когда, облазив почти все судно и проторчав пару часов на мостике с командиром, я вернулся в каюту, «флажок» с дантистом были уже хороши. Изрядная доля «шила» из канистры оказалась освоенной, а по помещению струились и циркулировали потоки табачного дыма смертельной для любой биомассы концентрации. Смолили, естественно, мой «Беломор», поскольку ни один из собутыльников позаботиться о создании собственных табачных запасов на поход не сподобился.

Андрей с Борисом сидели, обнимая друг друга за плечи и обмениваясь какими-то междометиями и обрывками фраз, свидетельствующими о полном взаимопонимании и глубоком перекрестном сочувствии. Я открыл иллюминатор, чтобы проветрить помещение, и прислушался к высокоинтеллектуальной беседе, из невнятных обрывков которой все-таки понял, что доктор также недавно пережил развод и все связанные с ним коллизии. Из задушевного словообмена собутыльников следовало, что и в семейной жизни у них было очень много схожих моментов, как правило, негативного свойства. Словом, складывалось впечатление, что они последовательно (а скорее всего – одновременно, что кажется противоестественным) состояли в законном браке с одной и той же мегерой, хитро притворявшейся обычной и, более того, привлекательной молодой женщиной.

Обстановка подействовала на меня угнетающе, тем более, что попытки вклиниться в разговор и перевести его на другие рельсы оказались тщетными, хотя меня так и подмывало обсудить с ребятами особенности противоположного пола совершенно в другом, более радостном и оптимистичном ключе. Хлебнув немножко «шильца», я попытался закурить, но закашлялся и, забросив с отвращением бычок в бутылку, ушел прогуляться по верхней палубе.

В эту ночь мне снились малосимпатичные ведьмы, рассекающие воздушное пространство верхом на дымящихся папиросах «Беломорканал». Пробуждение было еще кошмарнее. В середине незавершенного сюжета в сон вклинился пронзительный победный клич: – Ага! Попалась!