В индейских прериях и тылах мятежников. (Воспоминания техасского рейнджера и разведчика) - Джеймс Пайк Страница 20

— Послушай, женщина, если ты ударишь меня, будь я проклят, если не застрелю тебя!

На мгновение она призадумалась, а затем, опустив дубинку, спросила:

— Если твое имя не Пайк, то кто же ты?

— Меня зовут Мур, — запальчиво воскликнул тот.

— Хорошо, — сказала она, — послушайте, я хочу, чтобы вы пошли в лагерь и сказали Пайку, что я хочу его увидеть.

— Хорошо, — сказал Мур — весьма довольный, что получил возможность избавиться от нее. — Я немедленно отправлю его к вам. Затем, смеясь от души над такой удачной шуткой, он ушел.

Я встретился с ним на вершине холма, и жестом дав ему понять, чтобы он остановился, в то же время, спросил у него, кто пойдет следующим, но совершенно неожиданно наша игра была испорчена приказом «по коням». Одни седлали своих лошадей, а другие, со своими флягами пошли к роднику, и, спускаясь с холма, каждый из них сталкивался с этой скво.

— Ваше имя Пайк? — и каждый раз разочарование, и просьба немедленно прислать «Пайка».

Затем — уже верхом на своей лошади — я спустился к подножию холма и крикнул:

— Мадам, это меня зовут Пайк, что вам от меня угодно?

— Ах ты, негодяй! — закричала она. — Это ты! Ну, так иди сюда, и я покажу тебе, как мыть ноги в роднике, ты грязный злодей!

— Ну, погоди, я сейчас приду к тебе, — добавила она злобно, — и я покажу тебе!

И вот она уже шагнула ко мне, но вежливо приподняв шляпу, я поклонился и пожелал ей хорошего дня. Последнее, что я слышал от нее, было:

— Ах ты, грязный негодяй, я тебе покажу! — и чем дальше мы удалялись, тем тише становились ее крики.

В Кэмп-Радзимински ко мне подошел один индеец по имени Боулегс — называемый так за то, что, когда он сломал ногу, ее так плохо выправили, что она навсегда осталась кривой — очень печальный, и рассказал мне о большой постигшей его беде. Он потерял свое орлиное перо и свое «большое лекарство» — он настаивал, чтобы я пошел с ним и помог ему отыскать их. Я с радостью согласился, и наш тридцатимильный марш по тропе в сторону представительства закончился успешно. Я первым обнаружил эти сокровища, взял их и отдал ему. Никогда и нигде прежде я никогда не видел такого восторга. Он танцевал, прыгал и вопил как мальчик, которому обещали взять его на верховую прогулку.

Перо и «большое лекарство» индейцы ценят выше всего. Перо — это, так сказать, признак его благородства, и никогда, и ни один испанский средневековый идальго не гордился флагом своей семьи так, как команч украшавшими его птичьими перьями. По этим перьям каждый видит каков этот воин, и какие он совершил подвиги — эти перья — своеобразная его биография. Если перо окрашено в красный цвет, это значит, что владелец в бою убил врага. Если оно разрезано пополам, этим оно сообщает нам, что от его руки пали два воина, каждая жертва его доблести обозначается пером, так что для того, чтобы выяснить, сколько славных подвигов совершил воин, вам нужно только посчитать число его перьев. Никто не имеет права носить пера до тех пор, пока он не примет участия в бою и не прикоснется к телу первого пораженного им врага. Тот, кто отважно и безрассудно бросается в самую гущу боя, считается отважнейшим и уважаем даже более того, кто с большого расстояния метко сбивает врага своей пулей.

«Большое лекарство» — это корень, около полутора дюймов длиной, несколько напоминающий аир, привязанный к перу красной фланелевой ленточкой, шириной в дюйм и длиной около фута, и носится он прикрепленным к пряди волос на макушке головы — его считают амулетом от всех болезней, «присущих телу», и делает его владельца особенно неуязвимым для пуль и стрел противника. Я никак не мог понять этого, но старался не проявлять сомнений.

От этого индейца я узнал о поверье, по сути своей имеющее нечто что-то общее с историей основателей Рима. На обратном пути в лагерь, проходя по равнине, мы увидели очень большого волка, и я предложил ему убить его стрелой, поскольку он находился к волку ближе, чем я. Он, однако, категорически отказался, ответив мне:

— Стреляй ты. Я не буду.

— А почему ты не хочешь выстрелить в него? — спросил я. Но он только повторил то, что он сказал раньше, придав своим словам еще больше значительности.

Затем мне очень захотелось узнать, какое же суеверие удерживало племя от убийства столь вредного и злобного животного, и, получив ответы на свои вопросы, я узнал, что у тонкава есть поверье, что первое из их племен было взращено — будучи во младенчестве — волком, и что по этой причине это животное является священным для этого народа. И откуда оно появилось? Пусть на сей вопрос ответ ищут историки.