Дон Корлеоне и все?все?все. Una storia italiana - Андрей Смирнов Страница 20

Тем временем англо-американские войска разворачивают наступление в Марокко и Алжире и уже к январю 1943 года занимают Триполи. В мае итало-немецкий Африканский корпус сдаётся на милость победителя. Моральный настрой нации, армии да и самого Муссолини, который 10 апреля даже предлагает Гитлеру заключить перемирие с СССР, падает ниже плинтуса.

А в ночь с 9-го на 10 июля 1943 года десант Союзников высаживается на Сицилии.

Если для Германии ещё, может, и сохраняются какие-то надежды, то фашистская Италия, как всем уже очевидно, войну проиграла. Виновника поражения долго искать не приходится. Генералитет и высшие функционеры Фашистской партии видят выход из ситуации в отстранении Муссолини от власти и начале переговоров с Союзниками.

Понимает это и сам Дуче. И 19 июля спешно встречается с Гитлером.

— Знаешь, Ади… Мне кажется, нам следует расстаться. Ты ни в чём не виноват, но я должен подумать о детях! О своих неразумных итальянских детях. Ты же не сердишься, правда? Ты будешь мне писать?

— Нет, я же Гитлер. А если немедленно не бросишь эти свои штучки с переобуванием, я тебе das Auge на der Arsch натяну!

В общем, не прокатило.

Незадолго до того, 4 июня 1943 года, Витторио Эмануэле Третий проснулся с утра, намазал бутерброд и вызвал к себе верного маршала Бадольо.

— Пьетро, — сказал король, — я тут вдруг обнаружил, что нас почти завоевали американцы. Ты, помнится, двадцать лет назад предлагал мне избавиться от Муссолини. Знаешь, а ведь это была не такая плохая идея… В общем, — давай, действуй!

— Никак не могу Ваше Высочество! Вы ж сами передали Муссолини функции главнокомандующего армией. Так что я теперь ему подчиняюсь. Я старый солдат и супротив закону не пойду!

— Мда? Передал?.. Это я погорячился как-то… Ладно, иди пока. И Гранди мне позови!

Спикер парламента — точнее, того, что от парламента к этому моменту осталось, — Дино Гранди сразу же понимает, к чему клонит король. В начале июля он проводит серию тайных консультаций с членами Большого фашистского совета, предлагая освободить Муссолини от полномочий главнокомандующего. Тем, кто выступает против либо же просто боится выступить за, — он приводит такую аргументацию: «Так ведь это же для собственного блага Дуче! Вот представьте: если американцы нас всё же победят и спросят, кто тут главный, — мы ткнём пальцем в короля! Тупые янки ни о чём не догадаются и наш дорогой Бенито не пострадает!»

Заручившись необходимой поддержкой, Гранди направляет Муссолини просьбу о созыве БФС, который последний раз собирался ещё аж в 39-м году. Тот отвечает отказом.

21 июля мрачный как туча диктатор возвращается в Рим из той самой неудачной поездки к Гитлеру, меланхолично обозревает последствия атаки нескольких сотен американских бомбардировщиков, отутюживших город за время его отсутствия, получает ещё один запрос от Гранди на созыв БФС, вздыхает и говорит: «Ну хорошо, созывайте на двадцать четвёртое».

После бурной дискуссии БФС одобряет инициативу девятнадцатью голосами против семи, при одном воздержавшемся. Муссолини расстроен, но не сильно обеспокоен. Документ не имеет юридической силы без подписи самого Дуче, а он её ставить не собирается.

На следующий день, 25 июля, Муссолини приезжает на рабочую встречу с Витторио Эмануэле. Король интересуется его здоровьем, сетует, что Бенито плохо выглядит и рекомендует ему отправиться в отпуск, подышать горным воздухом. В этот момент из-за кабинетной ширмы выпрыгивает верный Бадольо, прямо в прыжке трансформируясь во врио главы государства, и две сотни не менее верных карабинеров. Муссолини усаживают в санитарный автомобиль и окольными путями увозят в гостиницу в горном массиве Гран Сассо, что в Абруццо. Где Бенито и дышит воздухом — который ему не нравится настолько, что он даже пытается покончить жить самоубийством, — до тех пор, пока 12 сентября 1943 года ему на голову не сваливается оберштурмбаннфюрер СС Отто Скорцени во главе десанта немецких парашютистов. Он хватает Дуче в охапку и тащит его в Германию.

Нет, дело было вовсе не в том, что Гитлер так уж соскучился по средиземноморскому приятелю. Ровно наоборот: ему, как и итальянцам — но совсем по другой причине, — смертельно надоело терпеть необыкновенный муссолиниевский фашизм.

Фюрер полагал, что непутёвому союзнику пришло время на своей шкуре испытать прелести иного общественного строя. Обыкновенного нацизма.