Плацдарм непокоренных - Богдан Сушинский Страница 20

Первым на лед спустился Мальчевский. Андрей видел, как он, не оглядываясь на идущих за ним бойцов, пробился через «волны» прибрежных торосов, залег и, выждав минуту-другую, быстро пополз к санкам. Вслед за ним, только значительно осторожнее, начали подбираться к «парламентеру» остальные пятеро солдат. Но все они замерли, когда из плавней неожиданно ударили несколько ППШ. И сразу же из пожелтевших, полегших островков камыша на лед выбралась группа бойцов в маскхалатах и по-пластунски начала наседать на немцев с фланга, прикрывая группу Мальчевского.

— Капитан, вон они! — вынырнул из измятой башни танка лейтенант Кремнев. — Подкрепление, нам обещанное. Прорвались-таки.

— Интересно, сколько их там.

— Десятка два, не больше. Явно не то, на что мы с вами рассчитывали. Нам бы пару взводов.

«Да уж, сколько бог послал. Только бы не увлеклись, — подумал Беркут. — Они нужны мне здесь, а не там, на льду, мертвыми…»

Но бойцы подкрепления не увлеклись. Как только им удалось отсечь немцев от группы Мальчевского, они сразу же начали ползком отходить к косе. Другая группа подкрепления, отстреливаясь от немцев, пробивалась к каменоломням вдоль берега. Им сразу же пришли на помощь солдаты гарнизона.

Еще через несколько минут бойцы Мальчевского принесли на плащ-палатке и положили перед офицерами заиндевевшее, скованное ледяным панцирем тело голого мужчины. Он сидел, поджав ноги, в позе Будды, привязанный к двум соединенным скобами бревнам, которые служили спинкой в этом кресле-санках. Лишь внимательно присмотревшись к искореженному гримасой боли лицу этого «парламентера», Беркут с трудом узнал в нем ефрейтора Арзамасцева.

— А ведь точно: он! — подтвердил Мальчевский, хотя капитан не проронил ни слова. Просто Сергей уловил тот момент, когда командир узнал своего бойца. — Повеселились, кардиналы эфиопские! А человек от смерти, от судьбы убежать хотел…

— Он не убежал, — негромко, но жестко перебил его Беркут. — Ефрейтор Арзамасцев не был дезертиром. Он получил задание пройти к нашим. Причем получил его лично от меня. — Андрей почувствовал, что губы его дрожат. Но не от холода.

— П-понял, — растерянно произнес Мальчевский, внимательно глядя на капитана. Он, конечно, не поверил ему, однако условия игры принял беспрекословно. — Если задание, тогда… совсем иной параграф. Тогда, как водится, как все… Смертью храбрых.

Еще несколько минут Беркут молча стоял над закованным в ледяной саркофаг телом, не замечая ни переминающихся с ноги на ногу Мальчевского и Кремнева, ни все прибывающих и прибывающих по одному — по двое бойцов подкрепления. Он не решился бы назвать этого человека другом. Скорее наоборот, Арзамасцев делал все возможное, чтобы отмежеваться от его распоряжений, его действий.

Многое из того, что стало сутью самой его, Беркута, жизни, воспринималось Кириллом в штыки, и этим невосприятием он довольно часто мешал командиру настраивать бойцов на операцию, на бой, на мужество. И было что-то закономерное в том, что закончил Арзамасцев свой фронтовой путь вот так: оставив гарнизон, сбежав с поля боя, что на языке военюристов всех армий называется дезертирством и карается одинаково строго и беспощадно…

Нет, он не решился бы назвать Арзамасцева своим другом, и все же этот человек был по-своему дорог ему. Вместе бежали из плена, вместе прошли чуть ли не всю Польшу и пол-Украины, вместе десятки раз находились на грани гибели. С Арзамасцевым были связаны несколько труднейших месяцев его жизни — разве этого недостаточно?

Да, сейчас, стоя над телом этого погибшего солдата, Беркуту было что вспомнить. Однако он ничего не вспоминал. Просто стоял, опустив голову и всматривался в слегка оттаявшую ледяную маску, покрывавшую лицо Арзамасцева, казавшегося теперь пришельцем из иного мира.

— Совсем забыл: записка, — вдруг вспомнил Мальчевский, извлекая из кармана листок плотной картонной бумаги.

— Что в ней? — тихо спросил капитан, все еще не отрывая взгляда от казненного.

— «Так будет с каждым, кто не сдастся до двенадцати ноль-ноль. Сигнал о сдаче — белый флаг на башне танка». По-русски написано, причем грамотно. Очевидно, полицаишко какой-то старался, писарь вавилонский.

— Это все?

— Здесь еще подпись стоит: «Немецкое командование».

— Значит, в двенадцать? Ценная информация. Похороните ефрейтора Арзамасцева по ту сторону косы. Можно не сомневаться, что до двенадцати немцы зверствовать не будут. — Он провел взглядом четверку бойцов, уносящих на шинели тело Арзамасцева, надел шапку и только тогда осмотрел столпившихся чуть в стороне, у самого входа, под козырьком, незнакомых ему бойцов.

— Старший сержант Акудинов, — переваливаясь на тонких, «кавалерийских», ногах, подошел к нему высокий худой боец в длинной, с иссеченными полами шинели. — Привел двадцать три гвардейца. Командир взвода младший лейтенант Торгуенко, сержант Казаченок и еще два гвардейца погибли. Двоих раненых оставили в деревне. Мужик вроде бы надежный. Еще трое легкораненых остались в строю.