Гароэ - Альберто Васкес-Фигероа Страница 2

– Миндаль, грецкие орехи, инжир и лимоны из нашего собственного сада, ваше преосвященство. А лед мне доставили прямо с Тейде. Не желаете ли на обед отведать ушицы с гофио [1]и жареного козленка?

– Еще бы! – не раздумывая, с воодушевлением ответил тот, кому был адресован вопрос. – Если бы все искушения были такими, как твои, в аду негде было бы приткнуться. – Он окинул взглядом Гонсало, словно не мог поверить своим глазам. – Не знаю, как это ты не разъелся, как боров, с этакой кухаркой.

– У нас редко бывают гости, которые бы давали мне возможность предаться чревоугодию. – Хозяин дома приветливо улыбнулся своей ключнице и попросил: – Проветри комнату для гостей: его преосвященство останется ночевать.

– Уже, уже начала… А на ужин готовлю кролика в сальморехо [2]– ослица уписается.

Она удалилась, не дожидаясь ответа и пренебрежительно отмахнувшись, когда хозяин одернул ее непривычно суровым тоном:

– Что за выражение!

– Кто бы говорил!

– Ладно тебе, сразу видно, что она тебя любит и ходит за тобой, как за сыном, – заметил прелат. – Правду ли говорят, будто ты ее выкупил, когда ее должны были продать?

– Мне не нравится об этом говорить.

– Тебе много о чем не нравится говорить, но предупреждаю, что я проделал такое длинное путешествие – сейчас у меня голова просто идет кругом – не для того, чтобы ты со мной тут играл в молчанку, – подчеркнуто строгим тоном заметил прелат. – Корона намерена положить конец злоупотреблениям, восстановить справедливость на архипелаге, и, если те, в чьих силах этого добиться, отказываются действовать, тогда по-прежнему будут существовать крепостные, рабы, а детей будут вырывать из рук матерей, едва они прекратят кормить их грудью.

Генерал, казалось, внял разумным доводам человека, которому всегда слепо верил и которым восхищался. Он долго смотрел на заснеженную вершину гигантского вулкана, сиявшую, словно зеркало, и, громко вздохнув, сказал:

– Я буду всеми силами защищать туземцев на любом посту, куда бы меня ни направили, только, пожалуйста, пусть это будет не Иерро.

– Ты должен назвать мне убедительные причины, если хочешь, чтобы я поддержал тебя, – сухо прозвучало в ответ. – Мне стоило немалых трудов выхлопотать тебе данное назначение, поэтому я рискую оказаться в нелепом положении и потерять авторитет и доверие, которые завоевывал не один год, ведь придется сознаться в том, что я все это затеял, не заручившись твоим согласием.

Антекерец Гонсало Баэса был вынужден с ним согласиться: да, конечно, он здорово подвел своего наставника и друга. Он собирался было вновь ответить отказом, но, выпив лимонада и отодвинув от себя стакан, объявил:

– Я расскажу тебе, что случилось, при условии, что ты отнесешься к этому как к тайне исповеди и воспользуешься только тем, что я сочту возможным.

– Это смахивает на шантаж, но поскольку я тебя знаю и уверен, что ты еще упрямее, чем если бы был арагонцем, ничего не поделаешь, придется согласиться, – недовольно пробурчал гость. – Так что же такое стряслось на Иерро?

– Да там ужас что творилось.

– Мы живем в бурное время, когда «ужас что» – это хлеб наш насущный каждого дня, то есть, чтобы произвести на меня впечатление, это должно быть «очень ужасно».

– Именно так оно и было. Уверяю тебя.

– Ну, тогда дело плохо, ведь я знаю, что ты участвовал в жестоких войнах и кровавых битвах, – прошептал прелат чуть слышно. – Так что же произошло?

– Ты обещаешь держать это в тайне?

– Обещаю. И давай выкладывай, что бы там ни было, поскольку я уже сгораю от нетерпения!

Чувствовалось, что Гонсало Баэсе, загнанному в угол, приходилось бороться с собой, чтобы начать рассказ, однако после непродолжительного молчания он заговорил:

– Случилось так, что, когда я был юным лейтенантом, преисполненным энтузиазма, меня назначили заместителем командира отряда, перед которым была поставлена задача закрепиться на острове с тем, чтобы обеспечить права Испании на эту территорию и, таким образом, положить конец притязаниям португальской Короны и непрекращающимся набегам охотников за рабами. Нам был дан приказ убедить туземцев в том, что у нас нет намерения их поработить, и вдобавок мы должны были способствовать обращению их в христианство. Как тебе известно, Иерро – это небольшой вулканический и весьма суровый остров, где негде укрыться кораблям; к нему не подойти, когда океан волнуется, а это бывает слишком часто…

* * *

Волны неистово бились о берег, усыпанный галькой и черным песком, будучи лишь деталью величественной картины, поскольку далеко-далеко вдали просматривался остров Гомера, а еще дальше – Тенерифе, увенчанный громадой Тейде, на который открывался вид с юго-западной стороны.

Небольшая каравелла плясала на волнах в пол-лиги [3]от берега, в то время как качкие фелюги – каждая с дюжиной человек на борту – продвигались вперед на веслах, как им ни тяжело было преодолевать противоборство моря, ветра и течений.

На носу первой выделялась фигура юного Гонсало Баэсы, руководившего опасным маневром по высадке, а на второй – капитана Диего Кастаньоса, угрюмого великана с мохнатыми бровями и густой бородой, в которой уже начала пробиваться седина.

Среди остальных плывущих к острову обращал на себя внимание своим аскетическим обликом – ни дать ни взять живые мощи – доминиканский монах Бернардино де Ансуага, а также чудаковатый молодой человек, откликавшийся на диковинное имя Акомар.

С вершины ближайшего утеса группа островитян с беспокойством следила за тем, как суда боролись с волнами: временами казалось, что они вот-вот опрокинутся, – но все же они ткнулись в песок, и пассажиры смогли выпрыгнуть на берег, чтобы в срочном порядке выгрузить оружие и продовольствие, поскольку море прямо на глазах расходилось все больше.

Едва освободившись от груза, фелюги тут же повернули назад, к кораблю, команда которого занималась тем, что с помощью канатов и полиспастов со всяческими предосторожностями спускала вниз, в воду, громадного вороного коня.

То и дело поглядывая в сторону моря, как там продвигается дело, капитан Кастаньос, все еще мокрый до нитки, поспешно пророкотал, словно извергая из себя приказ (попробуй тут возрази!):

– Молина, возьми пять человек и прикрой северный фланг, а ты, Наварро, с пятью другими – южный.

Прочие перетаскивайте хозяйство вон за те скалы, а монашек пусть поставит тюк на землю, не то пуп развяжется. И не забывайте про дикарей там, наверху!

– Это не дикари, а туземцы… – возразил священник, опуская тяжелый тюк на песок.